Особенно крупные последствия это имело в отношении факра, обета добровольной бедности.

На этом поприще, как и в других сферах суфистского аскетизма, в свое время было много совершенно искренних подвижников, перед которыми благоговела толпа, ибо, отказавшись от обладания каким бы то ни было имуществом, они по необходимости должны были существовать подаяниями, количества которых, в зависимости от популярности того или другого подвижника, доходили иногда до колоссальных размеров, причем искренние подвижники тратили все накоплявшиеся таким образом богатства на дела благотворительности.

Но наряду с относительно небольшим числом искренних было немало, а с течением времени становилось все больше и больше, неискренних, которые постепенно стали обращать все большую и большую часть благих даяний в свою личную собственность, превращая, таким образом, обет добровольной бедности в способ наживы на счет добродушно-доверчивых мюридов.

Наряду с этими стяжателями на глазах толпы проделывалось и многое другое. Достаточно сказать, что в конце концов среди ишанов появились даже и такие (в одном из городов Ферганы), которые сделали своей профессией не имеющее ничего общего с основами суфизма отчитывание неплодных женщин, из которых ни одна сколько-нибудь приглядная не уходила от такого ишана, не изменив своему мужу.

Народ все это частью видел, а частью знал; а потому постепенно, параллельно падению достоинства и нравственности большинства ишанов, падали доверие и уважение народной массы к значительной части этих по-своему либеральных наставников и руководителей народа в сфере интимнейших уголков его духовно-нравственной жизни, руководителей, предшественники которых в свое время были вернейшим прибежищем для всего того люда, которого душили вериги, налагавшиеся на него книжниками-ортодоксами, который в (относительно) гуманных, либеральных речах и проповедях пиров былого времени находил бальзам, врачевавший духовные раны, наносившиеся ему плетями уставного мусульманского изуверства.

Это постепенное, но чуть не поголовное падение ишанов было тяжкой, невозместимой потерей для духовной жизни народа, ибо, лишаясь бальзама, он лишался вместе с тем и единственной сколько-нибудь здоровой духовной пищи, которую при посредстве ишанов он находил до того времени в уголках духовной темницы, созданной для него руками ортодоксального книжничества, которое, в свою очередь, отнюдь не могло удовлетворить спросы и потребности народного ума и народной души.