Толпа сейчас же обратила на них внимание и заклеймила их кличкой «чокунды», «выкресты».

Одни из них тотчас же робко и подальше спрятали свое русофильство; а другие, как, например, покойный Сатар-хан Абду Гафаров[550], навсегда попали в положение отщепенцев, которые от своих отстали, а к чужим не пристали, ибо им на каждом шагу приходилось сталкиваться с той русской дамой и почтовым старостой, о которых было упомянуто выше.

Примеры неудач Сатар-хана и нескольких, немногих правда, подобных ему трактовались нашей оппозицией как примеры кары небесной за тяготение к «неверным», как блестящие доказательства того, насколько стоит служить этим «неверным», которые, щедро награждая халатами и медалями негодяев, грабящих народ, оставляют умирать с голоду тех, кто, подобно преданному псу, служил им верой и правдой.

К этим разговорам стали присоединяться и другие, главным образом – на тему о взяточничестве и продажности русских служащих лиц и даже целых учреждений.

Два уездных начальника (Н-е и Г-с) ушли в Сибирь за казнокрадство и лихоимство. За ними туда же, хотя и по другому делу, ушел правитель канцелярии генерал-губернатора (С-в). Один из военных губернаторов (Г-в), заведомо принимавший деятельное участие в грязных делах казнокрадов и грабителей, отделался одним лишь увольнением от службы только благодаря заступничеству генерал-губернатора и снисходительности Царя[551].

Масса других, подобных им, продолжали те же или подобные им дела, оставшиеся безнаказанными.

Один, якшаясь с волостными управителями, втихомолку скупал у туземцев земли по очень выгодным для себя ценам; другой, принимая благодарности от богатых туземцев за разные нелегальные поблажки, строил хлопкоочистительные заводы, куда полицейские силой доставляли хлопок для очистки; третий, вступив в кампанию с виноделом, таким же путем добывал виноград; четвертый взимал мзду с волостных управителей и с казиев за хлопоты по утверждению их в должностях; пятый облагал необременительной данью туземных проституток; шестой просто брал, не специализируясь и не упуская ни одного удобного случая; седьмой по дорогой цене продавал «бездействие власти».

Редкого из уездных начальников туземец мог видеть лично, не уплатив переводчику мзды за устройство такого свидания.

Оппозиция громко вопияла по поводу этих и подобных им темных, грязных сторон нашей гражданственности, и многим из наших сторонников-туземцев приходилось, скрепя сердце, говорить: «Да, к сожалению, все это правда».

Народ видел и знал все эти темные стороны русской служебной жизни. Одно он видел лично, своими глазами; другое он знал через посредство окружавшей нас живой стены, которая в своих личных выгодах не стеснялась лгать, зачастую умышленно преувеличивая в глазах народа степень продажности нашего служилого люда, ибо, когда народ обращался к стене с просьбой устроить то или другое дело, стена заявляла, что это будет стоить очень дорого, потому что надо дать такому-то и такой-то, из коих каждый берет не менее такой-то суммы. Зачастую взяточниками выставлялись люди, в этом отношении безусловно безгрешные, что народ узнавал, к сожалению, очень поздно и совершенно случайно, а иногда и совсем не узнавал.