Как вспоминал впоследствии Александр Таратута, Кропоткин поразил его своей жесткостью и непримиримостью: «Мой доклад о положении рабочего движения в России и о деятельности анархических организаций несколько раз прерывался им самыми резкими замечаниями»[1280].
В чем же заключались эти замечания? Таратута рассказал о том, как анархисты, защищая анархо-коммунистическую программу преобразований, вынуждены одновременно вести борьбу против самодержавия и «демократических стремлений всех политических партий». В ответ на это Кропоткин заметил, «что мы гонимся за двумя зайцами, что главного врага надо бить вместе, а не распыляться по сторонам»[1281]. Мария Гольдсмит передает его слова так: «Пусть либералы ведут свою работу, мы не можем быть против нее; наше дело – не бороться с ними, а вносить в существующее революционное брожение свою идею, расширять поставленные требования, вести движение дальше той цели, которую ставят другие партии»[1282].
Важно понять позицию Кропоткина. В 1922 году бывший анархист Иван Сергеевич Книжник-Ветров вспоминал, что в 1904 году Петр Бернгардович Струве (1870–1944), еще недавно автор первого манифеста РСДРП, а тогда уже один из лидеров леволиберальной оппозиции, издатель популярного в России эмигрантского журнала «Освобождение», дал ему почитать «Записки революционера». На книге красовался автограф Кропоткина: «В редакцию журнала "Освобождение" с пожеланием успеха». Книжник-Ветров, впоследствии общавшийся с Кропоткиным, так понял его: «Кропоткин, зная силы врага, ценил всякого борца против него. ‹…› Невозможно себе представить, чтобы Ленин мог послать свою книгу Струве с благожелательной надписью, а вот Кропоткин послал. Для Ленина Струве был классовый враг, для Кропоткина – революционный борец, как ни различались цели и средства того и другого»[1283].
О довольно благожелательном отношении Кропоткина к российским либералам вспоминал и Владимир Поссе. Петр Алексеевич очень подробно расспрашивал его о деятельности либеральной оппозиции в России. Это удивило Поссе, леворадикального марксиста, склонного придавать гораздо большее значение в политической жизни рабочему движению и социалистам. Как только зашла речь о либералах, в Кропоткине вновь проснулся политтехнолог. Он начал выдавать советы, которые могли бы помочь либеральной оппозиции расширить свое влияние. Он считал полезным для ее лидеров использовать в своих интересах масонство, а также установить связи «с высшим обществом, особенно с придворными сферами»[1284].
Об отношении к эсерам мы уже говорили. Из всех политических партий России наиболее враждебны для Кропоткина были марксисты, социал-демократы. В марксизме для него, как мы помним, были неприемлемы уже философские и теоретические основы этого учения. Ссылки на Маркса и Энгельса как ведущих авторитетов во всех вопросах науки и жизни общества Кропоткин считал проявлениями догматизма. Книжник-Ветров вспоминал, что о марксизме Кропоткин всегда говорил «с большой неприязнью», «Капитал» называл плагиатом, а отношение к нему марксистов сравнивал с толкованием богословами религиозных текстов[1285]. «Вера в евангелие по Марксу»[1286] – один из далеко не самых обидных эпитетов, которыми Кропоткин награждал марксизм. Самих же основоположников марксизма Кропоткин, как и его друг Черкезов, считал плагиаторами, приписывавшими себе «изобретение» уже хорошо известных ранее экономических и исторических законов и «списавшими», с некоторыми исправлениями, труды французского социалиста Эжена Бюре (1811–1842), фурьериста Виктора Консидерана (1808–1893), американского историка-этнографа Льюиса Генри Моргана (1818–1881) и других авторов.