Во-вторых, С. Ю. не сумел установить отношения со своим монархом и вообще с людьми, с которыми ему приходилось постоянно сталкиваться, т. е. создать себе партию.

Говорили, и, я думаю, справедливо, что государь Николай II питал личную антипатию к С. Ю. еще наследником, постепенно это чувство в государе росло, он тяготился этим влиятельным и самоуверенным характером своего министра и постепенно потерял к нему даже доверие. С. Ю., чувствуя это отношение к себе государя, стремился всеми силами восстановить свое влияние на государя и, расходясь с ним во многом, должен был иногда казаться другим, чем он был на самом деле. Не будучи в состоянии сам вернуть себе доверие монарха, он стал искать поддержку в других. Сначала он пытался влиять через императрицу-мать, искал сближения с наследником вел<иким> кн<язем> Михаилом Александровичем, дружил с Сипягиным, заискивал перед великими князьями, графом Воронцовым, кн<язем> Шервашидзе и друг<ими>, но ошибался, ибо ни императрица-мать, ни наследник настоящего влияния в Царском Селе не имели и постепенно от государя отдалились. Сипягин поддерживал Витте, может быть, отчасти граф Воронцов и потом бар<он> Фредерикс, но позже, как известно, на сцене появились темные силы или временные влияния. По мере надобности и С. Ю. входил в сношения с кн<язем> Мещерским, с Безобразовым и друг<ими>, хотя и знал им цену. Еще позже он принимал и беседовал с каким-то монахом и даже пытался завязать сношения с Распутиным. Все это делалось исключительно с целью так или иначе, не разбирая путей, влиять на государя. Под конец, чувствуя, что теряет почву под ногами, С. Ю. слишком вошел в атмосферу интриг и запутался в своих собственных сетях, совершенно утеряв свой престиж.

Боюсь, что в моменты озлобления С. Ю. слишком бывал откровенен и резок в своих разговорах, и несдержанные слова, произносимые в «белом доме», были небезызвестны в Царском селе.

В отношениях к людям вообще С. Ю. при всем своем уме был иногда как-то наивен – он полагал, что всех можно купить, кого деньгами, кого «гусятами», кого «цыплятами», и думал этим создать себе друзей и партию, но забывал, что купленные люди обыкновенно первые предатели, а поэтому, имея поклонников между теми, кто в нем нуждался, не имел настоящих друзей между сильными мира и не создал себе партии, а поэтому, в конце концов, остался очень одиноким.

В-третьих, Витте был действительно человеком порыва, увлекался и «зарывался». Он, несомненно, был действительно «влюблен в поэзию политики», но, я сказал бы, и в поэзию политической интриги, что, видимо, главным образом воодушевляло его. При этом у него была какая-то страсть к работе в большом масштабе, без которой он не мог существовать, и под влиянием этой ненасытной страсти он во что бы то ни стало создавал ее себе, иногда не вовремя, в разных сферах, впутываясь во все и забывая, что очень продуктивному политику необходимо временами дать возможность о себе забыть и своим «я» не набивать оскомину.