5. В городе прибиты были объявления, чтобы явились те, кто должен отбывать военную службу, исключая боярских слуг и тех, кого другие правовые узы сделали подчиненными своим господам.
Один участник мятежа подвергнут был допросу с пристрастием. Когда его привязывали к виселице, то стоны его вселяли надежду, что мучениями у него можно вырвать истину, но вышло совсем наоборот: как только веревка начала раздирать тело и члены его с ужасным треском стали выходить из естественных связей, он оставался совершенно немым, хотя к этим терзаниям прибавилось еще тридцать ударов кнутом, как будто сила боли превышала присущую людям чувствительность. Все полагали, что у человека, подавленного чрезмерным страданием, пропала способность стонать и говорить; поэтому его отвязали от виселицы и позорной веревки и тотчас затем спросили, знает ли он, кто был в заговоре; тогда он, к всеобщему изумлению, точно назвал имена. Но, когда его подвергли снова допросу о злом умысле, он опять погрузился в глубокое молчание и не нарушил его даже и тогда, когда по приказанию царя его стали жарить на огне целую четверть часа. Царь в своем гневе не вынес долее такого преступнейшего упорства злоумышленника и яростно замахнулся палкой, которую он тогда случайно держал, чтобы сильным ударом вырвать звуки и слова из горла, замкнутого упорным молчанием. Точно так же и те слова, которые вырвались у царя в его ярости: «Признайся, скот, признайся» наглядно свидетельствовали о всей силе его гнева.
Около одиннадцати часов ночи князь Голицын пригласил к себе бранденбургского посла под тем предлогом, что хочет посоветоваться с ним о важных делах. Не знаю, откуда взялся у московитов такой обычай, что они предпочитают делать свои дела наскоро ночью, а не занимаются ими днем. Может быть, это происходит оттого, что частые свидания вельмож с иностранцами вызывают подозрения в глазах государя, самодержавная власть которого внушает к нему более страха, чем уважения.
Царь соблаговолил обедать у князя Бориса Алексеевича Голицына; в его же доме царь прошлой ночью искал во сне отдыха от забот.
Из допрошенных мятежников один вонзил себе в горло кинжал, но у него не хватило сил для окончания преступления. Все-таки рана была такого свойства, что, если ее запустить, она могла оказаться смертельной. Для государя было важно, чтобы преждевременной смертью мятежник не был избавлен от допроса и пыток, поэтому он приказал применить к излечению раны все врачебное искусство. Мало того, он изволил сам присутствовать во время приготовления лекарств и утешать больного преступника, чтобы внушить своим присутствием врачам большую расторопность и заставить их лучше и добросовестнее обо всем позаботиться.