При московском дворе, по-видимому, надеялись, что я прислан с предложением посредничества ее величества в войне со шведами. Его приняли бы здесь чрезвычайно охотно. Граф Головин сам не раз высказывал это Гудфелло и до моего приезда, и после, прибавляя, что в случае, если цель моего прибытия такова, я могу надеяться на благосклонное отношение его величества и к другим моим предложениям. Эта надежда, быть может, и была главною причиной необычайного почета, оказанного мне при въезде. Действительно, все москвитяне, с которыми мне до сих пор приходилось разговаривать, не стесняясь, высказывают глубокое желание мира, который – они полагают – мог бы после блистательных успехов русского оружия в последнюю кампанию заключиться с выгодою для России.
Государь, однако, продолжает военные приготовления и к лету думает выставить в Литве 60-тысячную армию. По дороге я встретил огромный обоз медных орудий, отправленных к Смоленску, за которым должны последовать транспорты с бомбами, гранатами и прочими боевыми снарядами.
Сам царь намеревается пробыть в Воронеже около месяца, и, вскоре по возвращении своем в Москву, снова уедет отсюда, чтобы стать во главе армии на время предстоящей кампании4; потому мне приходится просить вас – не откажитесь дать инструкцию, следовать ли мне за государем в этот поход?
21 февраля я имел честь отправить вам отчет о непродолжительной аудиенции у царя перед его отъездом в Воронеж. При этой аудиенции комната была до того переполнена разными чинами, что мне неудобно было и упомянуть о каких-либо подробностях данного мне ее величеством поручения. Для переговоров по этому поводу царь указал, во время своего отсутствия, обращаться к начальному президенту посольской канцелярии и генерал-адмиралу Федору Алексеевичу Головину, который пользуется репутацией самого рассудительного и самого опытного из государственных людей государства Московского. Он несколько лет тому назад был губернатором Сибири, затем одним из послов, сопровождавших царя в его путешествии 1697 года; но в этих должностях Головин не научился ни одному из иностранных языков и держит при себе переводчика, который говорит по-немецки. Для иностранцев, имеющих сношения с Головиным, это составляет серьезное неудобство.
Религиозные обязанности и дела отсрочили обещанное мне свидание с Головиным до 24-го. В этот день, не допустив меня явиться к себе, как я желал, он счел нужным посетить меня первый и привез с собою своего секретаря-голландца и двух дьяков, чтобы они присутствовали при нашей беседе. По его приглашению я сообщил данные мне поручения: