Царь спрашивал меня также, писал ли я об отправке в этом году корабля в Петербург с разрешения короля шведского? Государь желает только присылки из Англии некоторых медикаментов, вин и других припасов для собственного употребления, так как, чувствуя себя нездоровым, намеревается полечиться и пожить в Петербурге весною недель пять-шесть. Его величество уверял меня, что сам всегда готов сделать в десять раз более для короля шведского, если он пожелает. Это по крайней мере умеренно и любезно и вызывает на доброжелательный ответ. <…>

Ч. Уитворт статс-секретарю Харли

Москва, 17 декабря 1707 г. (28 декабря 1707 г. н. ст.)

Неделю тому назад, едва начав письмо к вам, я должен был оставить его, чтобы поспешить на свидание с царем, в дом некоего полковника Брильи, куда мне назначено было явиться к государю, который прибыл в Москву несколькими часами ранее, чем его ожидали; потому я поручил секретарю своему отправить отчет о царском приезде (5 декабря) и о других здешних событиях, и сэр Льюис, вероятно, уже передал вам этот отчет; он не настолько важен, чтобы повторять его еще раз.

Его царское величество принял меня весьма любезно, со знаками особого почета, и в разговорах со мною о разных предметах провел большую часть праздника, который состоял из ужина и бала и продолжался почти семь часов. Он не упускал случая выразить свое уважение к особе и дружбе ее величества и приказал мне засвидетельствовать ей благодарность за недавние знаки благорасположения к нему. Царь также очень почтительно упоминал о Шоуэлле и выражал крайнее сожаление о печальной судьбе этого адмирала¹².

Так как со времени последнего пребывания царя в столице прошло два года, до его приезда отложено было такое множество дел, что все время его отдано работе: каждое утро он занят в совете со знатнейшими лицами, толкуя о настоящем положении дел, об увеличении армии, об усилении флота и укреплении Петербурга и вообще о приготовлениях к защите страны. Нескольких из главных заговорщиков, заключенных здесь еще со времени астраханского бунта, снова допрашивали в присутствии царя; других, замешанных в донском мятеже, пытали с целью узнать, кто их сообщники и чего они домогались, но несчастные упорно утверждали, что учиненный ими беспорядок был вспышкою, вызванной неосторожной строгостью Долгорукого и его отряда, который, под предлогом разыскания дезертиров, грабил жителей и обманывал станичных старшин¹³.