Дня два или три перед тем я просил Шафирова справиться, когда государю удобнее будет принять от меня поздравление с Новым годом, но ответа не получил; потому консул Гудфелло обратился с тою же просьбою к Кикину 4 января, когда царь ужинал у Стайльса, и мне назначена была аудиенция на следующий день в обыкновенной резиденции его величества – небольшом дворце села Преображенского (приблизительно в полумиле от Москвы; по его имени названный первый пехотный гвардейский полк, который в мирное время и стоит в Преображенском).
Я прибыл туда без всякой церемонии и стал говорить о письме ее величества и о врученном Матвееву меморияле касательно нужд купечества (и письмо, и мемориял царь получил), думая навести разговор на жалобы купцов. Порешив сделать последнее усилие в их пользу, я еще раз именем королевы просил царя покончить дело, которое тянется уже так долго. Государь не дал мне войти в подробности, коротко ответив, что сделает все возможное для королевы, но что множество забот не позволяет ему входить во все; что Господь возложил на царей в двадцать раз более дел, чем на всякое другое лицо, но в тоже время не дал им в двадцать раз более сил и способностей для выполнения этих дел. Ответив указанием на его горячую деятельность и природные дарования, я заметил, что просьба моя исполнима и разумна, что она уже рассмотрена и может быть немедленно удовлетворена одним милостивым решением; что, вполне ценя важность дел, занимающих царя, я не осмелился бы тревожить его своими жалобами, если бы возможно было согласовать молчание с моей стороны с моими обязанностями. На это царь возразил, что, конечно, моя обязанность говорить за своих соотечественников, но что и он обязан заботиться о своих интересах, и тотчас же, не дав мне возможности ответить, повернулся и ушел в другую комнату, не обращая более на меня ни малейшего внимания, не высказав даже тех пожеланий, которые он обыкновенно высказывает самым незначительным лицам, когда видит их в последний раз перед отъездом.
Я и прежде испытал, с какими неприятностями сопряжены хлопоты по делам нашего купечества и преимущественно по делам табачной компании, но никак не ожидал такого холодного приема и ответа, отнюдь не соответствующего проявлениям дружбы и уважения со стороны ее величества. Это обстоятельство еще более утвердило меня в убеждении, основанном на письме Шафирова, что все дальнейшие просьбы мои будут напрасны и что здесь я больше никакой пользы купцам принести не могу.