У меня и моих сверстников, конечно, ни таких тонких чувств, ни таких глубоких соображений это сталинское высказывание не вызвало. Но и никакого почтения, а тем более священного трепета оно в нас тоже не пробудило. Вызывало, как я помню, главным образом смех.

Смешным было само слово «штука». Смешной была ошибка (или описка) вождя и то, что никто не посмел эту грубую ошибку, за которую каждому из нас сразу влепили бы «неуд», исправить.

В общем, над этим глубокомысленным изречением вождя мы, школьники, потихоньку хихикали.

И, как оказалось, зря. Потому что на этот раз вождь и в самом деле высказал довольно глубокую мысль.

Я имею в виду, конечно, не оценку горьковской «штуки» и не сравнение ее с «Фаустом», а вторую половину сталинской реплики. Это была не пустая фраза. Любовь действительно побеждает смерть. Это правда.

А узнал я, что это правда, как раз вот в те самые траурные дни.

Из всех моих впечатлений, оставшихся от тех дней в моей памяти, едва ли не самым ярким была такая, вставшая сейчас перед моими глазами, сцена.

Сидит мой отец, а напротив него Поженян.

Сидят, молчат.

Лицо отца растерянное, даже как будто подавленное.

Время от времени он произносит одну и ту же фразу:

— ТАКОЙ Сталин…

Поженян слегка усмехается, по обыкновению щуря свои лукавые карие глаза. Он редко удерживается от того, чтобы возразить собеседнику, поправить его, научить уму-разуму. Обычно каждая его реплика чуть ли не в каждом разговоре начинается словами:

— Сейчас я вам все объясню…

Или:

— Запомни, старик. Я тебе сейчас скажу три вещи…

На все случаи жизни у него всегда находились эти «три вещи», которые дадут ответ на все — самые сложные — вопросы и подскажут выход из любого, самого трудного положения.

Но сейчас даже он, всегда уверенный в себе Поженян, не находит никаких других слов, кроме тех, которые произнес отец. Он кивает, соглашается, повторяет вслед за ним:

— ТАКОЙ Сталин…