Когда я родился, мой дед (отец отца) объявил, что если полагающийся тысячелетний обряд надо мною не будет совершен, он ни меня, ни даже брак моего отца с моей мамой признавать не будет.

Мой отец был не только хорошим отцом, но и хорошим сыном. Каждое утро он отправлялся на почту, чтобы отослать отцу на Украину бандероль со свежим номером «Известий».

Это моя мама.

Окончив с серебряной медалью гимназию в своих родных Черкассах, она уехала — одна — из отцовского дома в Одессу и поступила в Новороссийский университет.

Могла ли она позволить, чтобы теперь, на десятом году революции, над ее только что родившимся сыном совершили мракобесный, кровавый средневековый обряд?

Он произнес только одно слово: — Пипка.

Сейчас нашему Мишке двадцать лет.

Вот с такого, наверно, возраста я стал приставать к матери со своим постоянным нытьем: «Мама, читай!»

Раиса Давыдовна и Адольф Александрович Кусевицкие.

(Слева — их рано умершая дочь Софья, ее я знал только по этой фотографии.)

Мой двоюродный брат Владимир (Вовка). В 1939 году он поступил в Ленинградское военно-инженерное училище, которое окончил в 41-м (прямо к войне) — лейтенантом. Так до конца войны он лейтенантом и остался.

А это — первый послевоенный год, 1946-й. Тут он уже без ноги, на костылях. Но — с неизменной улыбкой. Только таким я его и помню: смеющимся или улыбающимся.

У Лидии Корнеевны Чуковской в Переделкине.

Лидия Корнеевна Чуковская, Вера Васильевна Смирнова и «Ванечка» Халтурин.

Иван Игнатьевич Халтурин. Я знал его уже таким.

Вера Васильевна Смирнова. Вот такой она была, когда написала мне свое письмо о Гайдаре.

В Париже у Синявских.

Слева — Андрей, в обнимку со мной его жена Мария, рядом — Владимир Новиков и Михаил Яснов.

Юлик Даниэль. Рисунок Ларисы Богораз.

Выступаю на вечере, посвященном 25-й годовщине процесса над Синявским и Даниэлем. За столом сидят: Булат Окуджава, Борис Биргер, Юлий Ким, Юрий Карякин.