Светлый фон

С 1956 года исполнял должность главного режиссера-руководителя театра „Современник“. С 1956 года периодически работал в кинематографе. С 1955 года член КПСС.

С 1970 года (сентябрь) назначен главным режиссером МХАТ СССР им. М. Горького.

Женат на Покровской Алле Борисовне, актрисе театра „Современник“. Имею двух детей: дочь Анастасию Олеговну, рождения 9 ноября 1957 года и сына Михаила Олеговича, рождения 10 ноября 1963 года.

Родители: отец — Ефремов Николай Иванович, рождения 1896 года, мать Анна Дмитриевна Ефремова, рождения 1898 года — пенсионеры.

* * *

О. Н. прошел по своей линии судьбы. МХАТ и он должны были сойтись уже навсегда. Виленкин считает этот шаг трагедией. Нелегко, наверно, возрождать Театр, когда ты знаешь отношение самого близкого друга, педагога и соратника. С другой стороны, одно точное слово Виленкина в страшной тираде, приведенной Давыдовым, все же есть. Для понимания Ефремова это слово главное: трагедия. Он, трагик в жизни, буквально лег грудью на раскаленный вулкан мхатовских споров и амбиций. В творчестве он тоже трагик, но показать это не вышло. Не сыграно, не пустили, не поняли, не прошел пробу, не вырвался из амплуа (для Станиславского — самое бранное слово).

амплуа

Виленкин повторяет весной 1976 года тому же Давыдову, найдя в нем конфидента, а Давыдов записывает разговоры — и живые, и телефонные в блокнот: «Да, я много для него сделал, но он тогда был другой. Владик, он был неповторимым, замечательным, выдающимся артистом. Он был единственным в своем роде, неповторимым режиссером — выше Гоги и Эфроса, им это и не снилось — то, что он знал и любил. Но все это было. Он все это предал. Он задушил, пропил свой необыкновенный талант. Я для него — укор, это то, во что он веровал, но предал. И когда он меня видит, то он это вспоминает и ему бывает страшно. Он стал циником, он переродился, он живет для себя, а ведь в нем было главное — он горел делом! Он стал сумасшедший и злой. Но он не был таким раньше — это в последние 10 лет он стал таким. Я не понимаю, что с ним случилось…»

Зная силу своего красноречия, Виталий Яковлевич вливает в уши чуть-чуть обиженного Давыдова некие мантры, а тот послушно и доверчиво записывает. А потом публикует в своих мемуарах. Не разбираясь в подоплеках, пишет как слышит. Памятка всякому, кто замыслит месть: узнайте доподлинно, кто из ярких мемуарирует в саду, общем для всех персонажей, и нашепчите ему доверительно. Как там говорил Пилат Левию: не ревнуй, были у Иуды поклонники кроме тебя…

25 апреля 1971 года, когда уже прошло немного времени новой службы, газета берет у Ефремова интервью («Вольтова дуга») на тему как дела в целом. Один из вопросов — он часто возникал ввиду слухов: правда ли, что О. Н. не пускает артистов на киносъемки? Ответ: «Кино я люблю за восстановление чувства правды. Вы заметили — наиболее живой, дееспособный тот театр, актеров которого часто приглашают в кино. И наоборот». Мне очень понравилось, как на вопрос о личных актерских планах он отвечает жестко: «У меня никогда не бывает личных планов». Классно. Потом спрашивают о правде. Опять о ней: «А что это значит — восстановить чувство правды?» Ответ: «Это, наверно, можно сравнить с тем, что испытывает художник, когда пишет натуру. Тут все реально, и он стремится передать именно реальность и ничто другое. Художнику необходимо работать на натуре, а актерам театра сниматься в кино, потому что камера, которая следит за тобою, требует абсолютной подлинности. Любой наигрыш она замечает — и голос не надо форсировать, и если ты идешь по болоту, ты идешь по болоту, и ноги вязнут, и усталость настоящая, а иногда — и опасность». Ах лукавец! Камешек в огород окаменелой мхатовской правды.