Как был прав интуит Вульф и как скоро основное внимание публики вообще перейдет на закулисье (то есть наступят девяностые и родится глянцевая пресса), тогда еще никто из читателей газеты и представить не мог. Виталий Яковлевич, уважавший Ефремова безгранично, мог сказать о внимании к закулисью с легкой грустью, с некоторым упреком, но он говорит это для своих, кто понимает, что такое хорошо и что такое плохо.

Если принять высказывание Вульфа как истинное, то получается, что разделение МХАТ, прошедшее как всесоюзный медиаспектакль, положило начало глянцевому — будущему — отношению журналистов к жизни, к звездности, к технологии селебрити. Сейчас медиаперсон кличут просто «селебры», и это заходит.

— Писать ерунду — или не ерунду, но сплеча, самонадеянно и грубо — тогда же и научились. У нашего шептального, как сказали об Эфросе, но приклеилось к «Современнику» — еще одна пересадка органов правды — внуки народились кричальные, вопильные. Некрасивые.

— Я собираю газеты, я их коллекционер. Это как домашний архив страны. Обозреватель газеты «Социалистическая индустрия» пишет 21 ноября 1988 года: «Значение современного театра в духовной жизни сегодняшнего общества стремительно свелось к нулю. Что проку ночью добираться в свои отдаленные микрорайоны после чистенького и невразумительного спектакля, когда дома ждут недочитанные журналы, а пропущенный из-за культпохода в театр „Прожектор перестройки“ тебе перескажут только утром на работе?» Упомянутый «Прожектор» многие уже не помнят — а это была сверхпопулярная телепередача тех лет, выходившая ежедневно — как сейчас говорят, в праймтайм.

Через три дня, 24 ноября, другая газета, «Советская культура», пишет нечто похожее по мысли («наше сценическое искусство на сей день оказалось в критической ситуации»), но выделяет МХАТ и постановку Ефремова пьесы «Московский хор» Петрушевской как доходящую «до дна, до самой потаенной глубины».

— 1988 год — начало конца: вам разрешают говорить то, что вы давно хотели сказать, а вы то ли сразу забываете, что же вы хотели, то ли не знаете что, то ли не понимаете, зачем теперь это нужно. Похожая ситуация придет еще раз, новой волной — всего через три года. Но в 1988 году народ еще не в курсе, театральные обозреватели — часть народа — тоже. До конца советской цивилизации остается, считай, пять минут.

* * *

Перестроечный Ефремов постоянно упоминается в прессе. (Я пыталась подсчитать, когда его слава была выше: в оттепель или в перестройку. Подсчет пока не дал точных результатов.) Его друг М. С. Горбачев, понятно, чаще, но оттенки разные: Горбачев все еще герой, открывший шлюзы. А Ефремов уже «разрушил МХАТ», и наша публика впервые за годы своей советскости получила материал посудачить о государственном деле открыто, ярко. Последствия этого самодеятельного плебисцита слышны по сей день. Будто реликтовое излучение Большого взрыва, санкционированного прессой.