Крах иллюзий

Крах иллюзий

В январе 1995 года Ефремов получил письмо от зрителя. Дело вроде бы обычное. Писем — сотни, целые ящики. Но это Ефремов снабжает пометой: в сентябре вывесить на доску. Что в письме такого, чтобы в самый разгар девяностых поместить его на доску объявлений театра, где вывешиваются самые важные бумаги? Вот цитата из письма: «Большое спасибо вам за спектакль „Дядя Ваня“. МХАТ сегодня — один из немногих очагов нравственности в России». Зритель, он же радиослушатель, оказывается, просит передавать мхатовские спектакли по радио как можно чаще — и перечисляет какие. Тревожится, что не хватает финансирования, болеет душой за «людей России и СНГ, живущих в окружении невежества и пошлости».

В тот день, когда радиослушатель (И. А. Карпов, Москва) ведет свою одиннадцатилетнюю дочь во МХАТ на спектакль по Мольеру «Урок женам», чтобы ошеломить ребенка, чтобы театр «вошел в нее на всю жизнь», в стране кипят страсти, меняющие эту самую всю жизнь радикально и надолго. Перечитав коробку зрительских писем «Ефремову, МХАТ», я убедилась, что зрители-то его давно поняли. Полвека тому как. Фантастические письма — любовь на грани обожания, доверие, просьбы — словно где-то все-таки есть истина и ее можно добыть еще раз и показать. И коробка сцены становится шкатулкой с драгоценностями более чем когда бы то ни было. Но — уже нет того мира, с которым О. Н. спорил в идеологические времена, призывая к честности, совестливости, общности. В том и ошибка, что погибший мир, советский, был абсолютно честен перед принятой на себя идеологией: строим будущее, а щепки — разлетайтесь. Лес рубят. Мир идеологии был жесток, он оглуплял и спрямлял. Жизнь здесь и сейчас была ему противопоказана. С ним хотелось спорить о человеке. Ефремов спорил целых полвека — о душе, не привязанной к марксизму-ленинизму и уж тем более им не обусловленной. С миром экономических формаций, классовой борьбы, народной интеллигенции как прослойки невозможно было договориться о человеке сложном и божественном. Ошибка была системной, неисправимой. Конец был страшен.

К театрам все вышесказанное относилось так же: надо зарабатывать. Коммерциализация всего проходила под лозунгом рынок сам все исправит. В переводе на язык практики — хорошо то, за что платят. Соответственно, плохо все, за что не платят. Воображение советских людей, только что формально переставших быть советскими, не подсказывало, во что выльется применение тезиса. До крайности удивленные призывом «Обогащайтесь!», люди начали решать задачу, решать которую все и с неизбежностью никак не собирались прежде. Прежде всего следовало признать деньги первостатейной ценностью. На фоне растаявших вкладов (кто накопил за всю жизнь на машину, кооперативную квартиру, старость и пр., лишились всего запаса за считаные месяцы) призыв к обогащению, вброшенный чуть ли не как национальная идея, выглядел издевательски. Чиновники тоже смекнули, и коррупция бодро рванула во все тяжкие.