Вердикт Луначарского вкупе с выступлением Горького на Первом Всесоюзном съезде советских писателей («Достоевскому приписывается роль искателя истины. Если он искал – он нашел ее в зверином, животном начале человека, и нашел не для того, чтобы опровергнуть, а чтобы оправдать»³³) явились каменной стеной, которую десятилетия не могли ни пробить, ни перепрыгнуть через нее те литераторы и те люди искусства, которые думали о Достоевском иначе. Голос Горького, который между двумя революциями внушал общественности, что Достоевский – злой гений, что его влияние не просто вредно, что оно враждебно, что изображенные им характеры созданы по образу и подобию «дикого и злого животного»³⁴, в стране победившей революции получил статус закона.

Борьба советского театра за и против Достоевского

Борьба советского театра за и против Достоевского

Стоит ли удивляться, что репертуар русских театров два десятилетия существовал без постановок по произведениям Достоевского? Список таких спектаклей в период с середины 1930-х по середину 1950-х ничтожен. Еще была жива память о постановке Московского художественного театра по повести «Дядюшкин сон» (январь 1927); в связи с этой повестью в 1873 году Достоевский признавался: «Я написал ее тогда в Сибири, в первый раз после каторги единственно с целью опять начать литературное поприще, и ужасно опасаясь цензуры (как к бывшему ссыльному). А потому невольно написал вещичку голубиного незлобия и замечательной невинности» (29, кн. 1: 303).

Отвечая на предложение студента Московского университета М.П. Федорова приспособить повесть для театра, Достоевский размышлял: «Еще водевильчик из нее бы можно сделать, но для комедии – мало содержания, даже в фигуре князя, – единственной серьезной фигуре во всей повести. И потому как Вам угодно: хотите поставить на сцену – ставьте; но я умываю руки и переправлять сам ни одной строчки не буду. Кроме того, об одном прошу настоятельно и обязательно: имени моего на афише чтобы не было… Конечно, лучше бы было совсем ее не ставить. Вот мой совет» (там же).

Студент внял совету писателя и пьесу из «Дядюшкиного сна» делать не стал, но показательно, что как раз «вещичку голубиного незлобия и замечательной невинности» рискнул в 1927 году поставить в МХТ режиссер В.И. Немирович-Данченко с О.Л. Книппер-Чеховой в роли Москалевой и Н.Б. Хмелевым в роли князя К.

В начале 1930-х Достоевского еще много читали со сцены – отрывки, фрагменты, отдельные сцены: «Бобок» (А.И. Шварц, 1932), «Настасья Филипповна» (В.Н. Яхонтов, 1934). В это же время происходит радикальный пересмотр репертуара Достоевского. Историк театра пишет: «Торжествует социально-обличительная тенденция. Основные романы писателя с середины 20-х годов постепенно оставляют сцену»³⁵. Театры искренне пытались приспособить Достоевского к ветрам и бурям эпохи, революционизировать его, но неизменно терпели фиаско. «Осваивать Достоевского на советской сцене вряд ли целесообразно, содержание его произведений неприемлемо для нашей современности» – такая театрально-административная мысль приобретала статус окончательного решения вопроса.