Искусственное разделение Достоевского на гениального художника и реакционного мыслителя стало доминантой советского литературоведения времен первой оттепели. Классовый подход к творчеству русских классиков, в том числе и к творчеству Достоевского, надолго закрыл глубинные смыслы их произведений. Взгляд на судьбу Достоевского и его сочинений через оптику «разрешенной» критики и публицистики видел немного, а то, что видел, трактовал искаженно.

Наследие Достоевского, помещенное в интервал между В. Белинским в XIX веке и М. Горьким с А. Луначарским в XX столетии, теряло колоссально много. Выдающееся литературное чутье Белинского катастрофически подвело его, когда повесть «Двойник» была им раскритикована за «чудовищную растянутость» и «фантастический колорит», повесть «Хозяйка» – за «поддельность и фальшивость», а яркие искры большого таланта писателя виделись критику «в такой густой темноте, что их свет ничего не дает рассмотреть читателю»²¹.

Не буду подробно касаться критических статей Добролюбова, Писарева, Салтыкова-Щедрина, Михайловского, помещенных в Сборник и объединенных единым революционно-демократическим пафосом («дешевое глумление над нигилизмом и презрение к смуте», «марионетки, сделанные руками, дрожащими от гнева», – писал, например, Салтыков²²). Но к чести ревдемовской критики она, споря с Достоевским, вызывая его на серьезные дискуссии, не имела поползновений ограничить ему доступ к русскому читателю.

Другое дело – критики марксистско-большевистского толка.

В 1914 году в письме к Инессе Арманд В.И. Ленин выскажется о Достоевском категорично и однозначно. «Прочел сейчас, my dear friend, новый роман Винниченко («Заветы отцов». – Л.С2), что ты прислала. Вот ахинея и глупость! Соединить вместе побольше всяких “ужасов”, собрать воедино и “порок”, и “сифилис”, и романтическое злодейство с вымогательством денег на тайну… Все это с истериками, вывертами, с претензиями… Архискверное подражание архискверному Достоевскому… Муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение»²³.

О том, что у Ленина-читателя отношения с Достоевским-писателем категорически не складывались, хорошо знало окружение вождя, оставшегося равнодушным к каторжно-ссыльной истории русского классика. «Беспощадно осуждал Владимир Ильич реакционные тенденции творчества Достоевского»²⁴, – сдержанно скажет через три десятилетия после смерти Ленина В. Бонч-Бруевич. Подробности «осуждения» станут известны из книги политэмигранта Н. Валентинова (Вольского), которому о вкусах Ильича рассказал видный большевик В.В. Воровский: «Достоевского [Ленин] сознательно игнорировал… “На эту дрянь у меня нет свободного времени”… Прочитав “Записки из Мертвого дома” и “Преступление и наказание”, он “Бесы” и “Братьев Карамазовых” читать не пожелал. “Содержание сих обоих пахучих произведений, – заявил он, – мне известно, для меня этого предостаточно… “Братьев Карамазовых” начал было читать и бросил: от сцен в монастыре стошнило… Что же касается “Бесов” – это явно реакционная гадость, подобная “Панургову стаду” Крестовского, терять на нее время у меня абсолютно никакой охоты нет. Перелистал книгу и швырнул в сторону. Такая литература мне не нужна, – что она мне может дать?”»²⁵.