Недоверие вызывал не столько сам театр, сколько инсценируемый автор, которого не удается подчинить нужному направлению, повернуть в «правильную» сторону, сделать созвучным времени. Вычленить из идейно-художественного комплекса «Достоевский» критику буржуазной морали, сделав ее смысловым центром творчества писателя, «раздуть» гуманистическую составляющую (сочувствие к бедным и обездоленным), уведя в тень философскую и нравственную проблематику, не получилось ни у кого: Достоевского приходилось «преодолевать», «исправлять», «политически адаптировать». А довериться Достоевскому, с его сложностью и неоднозначностью, театральная режиссура не рисковала.
«К середине 1930-х годов укрепляется взгляд на Достоевского как на писателя реакционного, после каторги все дальше и дальше уходившего от демократических идеалов своей юности. Критическая мысль не всегда могла отделить мнимое от реального, “достоевщину” от Достоевского. Диалектика, дисгармония творчества великого писателя воспринимались не как органическая черта его, но как порок. Этика, философия, социология, эстетический образ в романах Достоевского расчленялись. А в обособленном виде любой из компонентов мог обрести реакционный, антигуманистический смысл. Психологическая противоречивость героев Достоевского, их болезненно-напряженные взаимоотношения с окружающим миром – все это почиталось принадлежащим прошлому и только прошлому И постепенно имя его исчезло с театральных афиш»36.
Но театр, в своих тайных стремлениях и надеждах, не оставлял попыток получить Достоевского в свои активы, понимая, что без спектаклей по его романам в репертуаре русский театр – это не театр. Сильнее и смелее, чем литературная критика и кинематограф, жаждал возвращения Достоевского в середине 1950-х именно русский театр, понимая, что качественная инсценировка хотя бы одного романа из «пятикнижия» прорвет цензурную плотину и вытащит писателя из советского подполья целиком.
Роман «Идиот» и его неразрешимые вопросы
Роман «Идиот» и его неразрешимые вопросы
Так и случилось. Театр выбрал для возвращения Достоевского трагическую историю князя Льва Николаевича Мышкина. В этом был риск не меньший, чем если бы решились стартовать с «Братьями Карамазовыми» (о «Бесах» речь тогда вообще тогда не могла идти – их время придет позднее). Репутация романа «Идиот» и его сценических переделок в русской дореволюционной критике, так же как и в критике раннесоветской, была ярко негативной.
Стоит напомнить, что первая переделка «Идиота» для сцены датируется еще 1887 годом, то есть спустя всего двадцать лет после создания романа. Однако и эта инсценировка, и пять последующих (1888, 1889, 1893, 1895, 1896) неизменно запрещались цензурой – по причинам, имеющим отношение скорее к самому роману, нежели к качеству этих переделок. Вот лишь некоторые цензурные отклики: «Как и роман, так и настоящая пьеса производят самое тяжелое, безотрадное впечатление. Героиня, Настасья Филипповна, соблазненная своим богатым опекуном и живущая у него на содержании, должна приковывать к себе внимание зрителей. Постоянная борьба в ней самолюбия, оскорбленного чувства женственности с окружающей обстановкой заставляют ее поступать как сумасшедшую. Все прочие действующие лица выставлены в самом неприглядном виде. Князь Мышкин (Идиот) один поступает на основании хороших нравственных инстинктов, но и в его поступках ничего нравственного найти нельзя. Вообще по тяжелому впечатлению, выносимому при одном чтении пьесы и по нравственному безобразию всех выставленных автором лиц… эта драма на сцену допускаема быть не должна… Запретить»37.