Достоевский уходит. Он должен решить, что делать – предупредить власти о готовящемся покушении или искать Александру.

Тут следует заметить, что среди корреспондентов писателя с фамилией Гусев, которых бы он в 1860 или в любом другом году навещал в психбольнице, у него никогда не было. Три Гусева, которые значатся в указателях имен биографических справочников, к террористу Гусеву из фильма отношения не имеют: А.Ф. Гусев – профессор Казанской духовной академии; В.Е. Гусев – составитель сборника песен и романсов русских поэтов, Н.Н. Гусев – литературовед, личный секретарь Л.Н. Толстого.

Конечно, буквализм совсем не главное в художественном биографическом фильме, историческая дотошность совсем не критерий качества байопика. Но все же вопрос к «Демонам…» остается: есть ли в этом фильме хоть что-то, имеющее отношение к биографии и судьбе Достоевского?

Кажется, это вопрос риторический.

Взятое наугад время действия – пресловутый 1860 год – множество раз подводит картину: в это время никто еще не называл Достоевского учителем, никакие его книги не давали основания таким экзотическим корреспондентам, как террорист из психбольницы, писать ему письма и втягивать в поиски подруг. Весь эпизод – мимо биографии Достоевского. Тем более, что на следующий день Достоевский, по фильму, рассказывает о «сумасшедшем, на которого был потрачен целый вечер», пришедшей к нему гостье – Анне Сниткиной (Каролина Крешентини), стенографистке, которая пришла для совместной работы над новым романом. Но в 1860-м Анне всего четырнадцать, до лекций профессора Ольхина и ее визита к Достоевскому должно пройти еще шесть лет.

На вырученный у Стелловского остаток гонорара Достоевский покупает теплое пальто для замерзающего в камере Гусева, а самого Гусева полицейский чин вызывает на допрос и пытается добыть сведения о террористах, их заграничных связях и планах. Гусев молчит. Его сажают в арестантскую повозку и увозят в полицейский участок. Достоевский это видит и вспоминает свой арест, допросы, обвинения, гражданскую казнь. И конечно, авторы фильма не избежали искушения привязать молодого писателя (Джордано Де Плано) вместе с «Николаем Спешневым и Александром Дуровым» к расстрельным столбам; дали выстоять секунды перед направленными в упор ружейными стволами, а затем выслушать рескрипт о замене расстрела десятилетней каторгой (это при том, что у столбов в первой тройке стояли Петрашевский, Григорьев и Момбелли, во второй тройке – Спешнев, Львов и Достоевский, а Дурова звали Сергей, а не Александр, и каторжные сроки были у всех разные).