Ах да, было еще кое-что. Альбом должен был называться Resurrection («Воскрешение»). Потому что я собирался воскреснуть.

Это был медленный и тщательный процесс по восстановлению, и в студии мы никуда не спешили. Работали несколько месяцев, сочиняли песни и создавали мощный, живой, динамичный, разноплановый металлический альбом. Каждая нота и слово должны были быть на своем месте. Я нес послание.

Мы сидели в студии не каждый день, но работали интенсивно и упорно Рой был параллельно занят другими проектами, поэтому иногда приходилось делать недельный, а то и месячный перерыв. Но меня это абсолютно не беспокоило. Пластинка рождалась естественным образом.

Благодаря Рою мы попросили Брюса Дикинсона помочь сочинить и спеть с нами песню «The One You Love to Hate» («Тот, кого любишь ненавидеть»). Брюс придумал название, и мы втроем с ходу сочинили эту песню в студии. Он приехал, записал и уехал Классный трек.

Пока у меня было свободное время, мы с Томасом переехали в Сан-Диего. Мы полюбили этот город и спасались там от адской жары в Финиксе. И хотя оба не пили, часто ошивались в гей-барах и клубах.

В конце концов, надо было многое наверстать!

Однажды в 1999-м я ехал по Сан-Диего и проезжал стройплощадку на пересечении двух дорог. Там строился десятиэтажный многоквартирный дом. Мне сразу понравилось это место.

Я позвонил Томасу и сказал: «Я нашел нам новое жилье – только оно еще не построено!» Когда его построили, мы были первыми, кто снял там квартиру. Следующие двадцать лет эта квартира стала нашим третьим жильем вместе с домами в Финиксе и Уолсолле.

Мы отправились на гей-парад в Сан-Диего в парке Бальбоа – потому что теперь я мог делать что хотел, ведь я признался! Гуляли, наслаждались солнышком и строили глазки другим парням, как вдруг я случайно заглянул в маленькую палатку.

Там сидел старик, один. Он был в макияже, на нем была бархатная куртка и помятый шарф, и сидел он за столом, разложив несколько книг. Никто не обращал на него внимания.

Это был Квентин Крисп.

О боже! Увидев Квентина, я сразу же вспомнил, как в детстве с широко раскрытыми глазами смотрел по телику «Голого чиновника», и меня поражало, что гей может жить настолько смело, открыто и бурно.

Теперь же я смотрел, как Квентин Крисп сидит в центре веселого шумного массового гей-парада – а мир с тех пор прилично изменился, – и чувствовал такой же благоговейный страх, как и тогда. Я подошел к палатке.