«Твою мать! Я же только что признался по телику!»

Я двадцать пять лет скрывал правду, вел двойную жизнь… И за какие-то секунды положил этому конец. Вот и все. Конец. Больше не нужно было притворяться, скрываться, отмазываться. Теперь я мог быть собой.

Я сознался. И это было здорово. Как я сказал во время интервью MTV: «Это приятное ощущение. Всем рекомендую».

Столько лет я представлял, что признание приведет к потоку отвращения, концу карьеры и убьет Judas Priest. Но… случилось ровно наоборот. Мне стали приходить письма со всего мира; пришлось даже открыть офис в Финиксе, чтобы справиться с таким количеством писем.

Мне писали и благодарили за то, что я признался, тем самым дав надежду и вдохновение. «Я столько лет скрывал, и ты придал мне сил», – говорили они. Я вдруг осознал, как много геев живут с этой травмой.

Здорово было осознавать, что… больше не нужно прятаться. Одним махом уничтожил все эти косвенные намеки и тех, кто говорил за спиной. Время от времени, приходя в клубы, я слышал: «О, смотри, опять этот пидор!» Ну, теперь я мог ответить: «Этот пидор к вашим услугам!»

Крошечное меньшинство религиозных фанатиков написали мне письма, сказав, что больше никогда не будут слушать мою музыку и я сгорю в аду. Уж как-нибудь без них проживу.

Разумеется, последовала другая, вполне обычная реакция от некоторых фанатов и друзей, которые хорошо меня знали: «Да мы СТО ЛЕТ об этом знаем, чертов идиот!»

Мне позвонила Сью. Поздравила и сказала, что семья рада за меня. Это значило для меня не меньше, чем письма. Мама и папа, сестра и брат – они знали, но теперь узнали официально. Наконец-то!

Я. Признался. Годы тревоги и беспокойства были в прошлом. Точно так же было, когда я прекратил пить и употреблять: ложь и притворство исчезли. Я разорвал путы, которыми сам себя связал, и больше меня ничто не могло ранить. Я был геем и рассказал об этом всему миру. Дело сделано.

После того как я признался, решил дать большое интервью и хотел дать его только одному изданию – «Адвокату», первой гей-газете, которую с таким нетерпением взял в руки в Сан-Франциско более двадцати лет назад. «Если бы я решился признаться пять лет назад, было бы реально сложно, – сказал я, – но сейчас я испытываю те же эмоции, что и мои друзья, когда тоже признались: это ясность разума и умиротворение».