Но Роллан ни в коем случае не сводит содержание музыки Бетховена к мятежному пафосу и содержание внутренней жизни Бетховена — к гражданским чувствам. Жизнь великого мастера искусства всегда многообразна, она включает большой затаенный мир личных эмоций. И Роллан естественно переходит от анализа бетховенской музыки к обобщениям, которые касаются самой природы художественного творчества, психологии творчества. «Музыкант-творец движется в мире подсознательного, где гений улавливает самые глубокие, сокровенные движения мысли и руководит ими, не будучи способным передать их в словах, не умея поднять их с морских глубин — к свету разумного сознания». Задача научного, аналитического разума, по убеждению Роллана, «отвоевать у подсознательного эти скрытые на дне сокровища…».

Показать Бетховена в противоречивом единстве гражданского и интимного, в страстях, поисках, непрерывной внутренней борьбе — таков был замысел Роллана в «Великих творческих эпохах». И этому замыслу он остался верен до конца.

Первые три книги исследования — «От Героической до Аппассионаты», «Гёте и Бетховен», «Песнь воскресения» — были опубликованы Ролланом до войны. В военные годы он написал следующие части — «Незавершенный собор» (включающий разборы Девятой симфонии и последних квартетов), а затем «Finita cornmedia» — рассказ о последнем периоде жизни композитора.

Сохранился ли в этих книгах жизнеутверждающий бетховенский дух?

Да, сохранился, хотя иные страницы и носят отпечаток мрачных переживаний военного времени.

Пожалуй, наиболее явственно эти переживания сказались в посвящении, которое датировано октябрем 1941 года и обращено к известному поэту-католику Полю Клоделю.

С Клоделем Роллан дружил в юности — они вместе учились в лицее Людовика Великого. В письме к П. Сейпелю от 15 января 1913 года Роллан вспоминал: «Мы тогда оба были романтиками, вагнерианцами, более или менее бунтарями. Потом жизнь нас разлучила. Он изменился — в большей мере, чем я. Он стал верной опорой трона и алтаря. Но его творчество настолько прекрасно, что я не задумываюсь над тем, католик ли он, роялист ли он, или нет»*. В годы войны оба писателя встретились в Париже; боль за Францию сблизила их, невзирая на все идейные разногласия, — тем более что и Клодель, на свой лад, занимал в то время патриотическую позицию.

«Посвящение» Клоделю, которым открывается книга о Девятой симфонии, проникнуто духом покорности Судьбе. Роллан повторяет здесь латинскую формулу, которая встречается и в его письмах, которую он произнес и в «Кругосветном плаванье»: «Fiat voluntas!» — «Да сбудется воля твоя!»