24 января 1918 года Куропаткин уволен в отставку.

Прощание со ставшим родным Петербургом-Петроградом, где прошло в общей сложности более 35 лет жизни, – городом, вдруг ставшим неприветливым, чужим, мрачно серым, источающим тревогу, угрозу и кочующую по углам опасность; городом, преданным безвольным, жалким монархом и хлипким, убогим Временным правительством, отданным во власть и на поругание дезертировавшей солдатне, покинувшим корабли матросам и марксистским разрушителям-демагогам; городом, уже торжественно наименованным «колыбелью революции», проходит спокойно и буднично. «Эту реку в мурашках простуды. Это Адмиралтейство и биржу» Куропаткин покинет навсегда.

В Петрограде останутся сын с семьей и супруга.

Окончательно обосновавшись в Шешурино, Куропаткин ведет себя с достоинством, но осторожно и осмотрительно, стараясь не давать новой власти лишних ПОВОДОВ для подозрений в контрреволюции и сотрудничестве с врагами советской власти. Нашел в себе силы отвергнуть предложение французского правительства покинуть залитую кровью Россию, ответив представителю посольства Франции: «Людовику XVI народ Франции снял голову. Если я заслужил то же, то пусть мой народ со мной поступит так же, но Родину я никогда не покину».

Смелость поразительная, отсутствие элементарного инстинкта самосохранения выглядит непостижимо и фатально пренебрежительно, учитывая, как легко и играючи власть недрогнувшими руками интернациональной ЧК «снимала головы» с русского царского генералитета и отправляла в казематы патриотически настроенных офицеров-генштабистов.

Слепо доверился судьбе или твердо знал, что тронуть НЕ ПОСМЕЮТ?

Имел гарантии, а если имел – то от кого?

Или не имел никаких гарантий ВЫЖИВАЕМОСТИ и попросту блефовал, ибо за границей делать было нечего и жить не на что, так как не озаботился генерал-адъютант заблаговременно конвертировать все накопленное и заработанное в валюту, на счета в зарубежных банках, хотя бы в той же дружественной лично к нему Франции.

Вкладывал немалые деньги не в авуары, а в сельскохозяйственную школу, фельдшерский пункт, жилье для медицинского персонала, узел почтово-телеграфной связи, музеи, библиотеки, пожертвования, а они, как известно, дивидендов не приносят.

Как и элементарной благодарности Отечества тоже.

Шешурино для Куропаткина всегда ассоциировалось с личностным восприятием своего пространства, домашним очагом, источником энергетической родовой, корневой подпитки, местом, где «Родину не меряют страной». Еще не написал Сергей Есенин: «Дайте мне на робине любимой, все любя, спокойно умереть», но внук русского крестьянина Алексей Николаевич Куропаткин совершенно спокойно и без трагедийных эмоций низвергнутого министра, главнокомандующего и генерал-губернатора возвращался туда, откуда вышли его предки, – к земле.