— А как насчет индивидуальности? — крикнул кто-то из задних рядов.

— Что индивидуальности? — немедленно отреагировал Саша. — Разве мы ее третируем? Я такого что-то не знаю. Мы боремся с индивидуализмом, а не с индивидуальностью. Мы, большевики, ведем борьбу против узко ограниченных, узколичных стремлений и интересов, и это нас отличает от капиталистов — даем полную, всестороннюю возможность для расцвета индивидуальности. Мы против индивидуализма, но мы за полный расцвет индивидуальности. Мы не серые и скучные люди, мы не подстриженные под одну гребенку. У каждого из нас есть свои привычки. Мы не люди, одетые в один и тот же мундир. Каждый из нас имеет свою индивидуальность, причем ярко выраженную. Каждый из пас имеет свой, крепко выраженный большевистский характер, но все это сочетается с задачами нашего класса, все это подчиняется нашему классу, все это связано с интересами строительства социалистического общества. Именно то, что все свое личное мы увязываем с задачами и интересами класса, духовно нас взращивает, подымает на более высокий идейно-политический уровень, помогает нашему росту. Именно поэтому мы и становимся передовыми людьми, становимся достойными нашей эпохи. Таким образом, мы не против любви, не против музыки, не против цветов и не против стремления хорошо одеться. Наоборот, мы за это, но мы все это подчиняем задачам нашего класса, ибо мы создаем новую жизнь, более красочную, более насыщенную, более интересную для человека. Мы действительно создаем ту жизнь, в которой «человек — будет звучать гордо», как говорил Горький…

Выступая перед художниками, скульпторами и архитекторами, у Косарева было предостаточно оснований и для нелицеприятной критики представителей изобразительного искусства и зодчества. Уже в то время новые кварталы Москвы застраивались унылыми, плоскими зданиями стандартного типа.

— Неужели у нас нет лучшего вкуса, чем строить дома-коробки, неужели нет большей потребности в строительстве, чем то, что создают архитекторы?

И вкус у нас иной, и способности есть, и потребности, и возможности есть. А некоторые намалюют такое, что смотреть тошно, а сами говорят, что это-то и свойственно эстетике пролетариата, его художественным запросам и вкусам… «Чем грубее линия, — говорят иные, — тем по-пролетарски». Нет, товарищи! Нам необходимы искания. Без них не может быть творчества, без них не найти настоящего искусства. Но многие под видом исканий делают дело против нас.

Страстно, даже с упоением говорил Косарев о пролетариате, как самом благородном классе, носителе передовой культуры и технического прогресса. Но он и самый требовательный класс, подчеркивал Саша. История, революция подвели его в Октябре к пониманию классической культуры прошлого. Он «принял» живопись Репина и спектакли Художественного театра, возвысился до глубокого понимания шедевров искусства и не приемлет, продолжал Косарев, низкопробные музыкальные произведения композиторов из Российской ассоциации пролетарских музыкантов (РАПМ, этих, как он выразился, «мелкобуржуазных приспособленцев, убивающих вкус к искусству».