Простите великодушно, что беспокою Вас подобным вопросом, и могу уверить, что приму с глубочайшей признательностью даже всякий отрицательный ответ в смысле охраны от ошибки.

Умоляю Ваше Высочество не заставить меня краснеть от подозрения, будто бы я могу быть настолько вульгарен, чтобы злоупотреблять благорасположением Вашего Высочества для каких-либо испрашиваний. Я просто, оглядываясь на Высочайшее внимание, оказываемое нашими венценосцами, начиная с Сумарокова и до Полонского включительно, дерзаю задаваться вопросом вслух перед Вашим Высочеством. Привет даже избранного круга всё-таки останется частностью, тогда как Высочайшее внимание есть голос всего государства и без надежды на Него я предпочитаю пройти молчанием пятидесятилетнюю давность моих трудов»⁶⁰².

Великий князь воспринял эти «рассуждения вслух» не без удивления желанию не служащего человека получить чрезвычайно почётное придворное звание, но благосклонно и отвечал 4—5 июля 1888 года: «Нечего и говорить, что Ваши чаяния и заветные желания мне не только понятны, но и близки, так как всякая милость или внимание, оказанные Вам с высоты Престола, заставили бы меня радоваться радости дорогого моего наставника. Не могу ответить Вам положительно, по крайней мере в настоящее время, осуществимы ли Ваши надежды в том виде, в каком Вы мне их излагаете; но не сомневаюсь, что Вы забыты не будете и что всё возможное и не противоречащее придворным преданиям и обычаям будет исполнено. Может быть, буду я поставлен в возможность сообщить Вам об этом более подробно и ясно, а пока могу только сказать, что от души Вам сочувствую»⁶⁰³.

Фету было пожаловано звание камергера. Произошло это не в день его юбилея, поскольку, как писал поэту верный Новосильцев, тоже хлопотавший о придворном звании для приятеля (в хлопотах участвовал и граф Алексей Васильевич Олсуфьев), государь не хотел, чтобы это звание стало «наградой». Император сделал Фета камергером 26 февраля 1889 года, в день своего рождения: как сообщил поэту Новосильцев, «почтил своим выбором русского помещика, о котором много слышал и которого почитает как поэта и как “деревенского жителя”, который дворянин русский в “ Корнях”»⁶⁰⁴.

Близкие люди восприняли это событие неоднозначно. Супруга Льва Толстого 2 марта писала сдержанно: «Сегодня прочла в газетах о пожаловании Вам камергерства, с чем поздравляю Вас, Афанасий Афанасьевич, если Вам это хоть немного приятно, хотя Вас, поэта, наградить нельзя, Ваша заслуга выше всех земных наград; заслуга в том, что Вы властвуете над нашими душами»⁶⁰⁵. Великий князь Константин Константинович 27 февраля прислал телеграмму: «С великой радостью узнал об оказанной Вам монаршей милости и спешу поздравить Вас от всего искренно привязанного к Вам сердца»⁶⁰⁶. Либерал Полонский поздравил в своём духе — осторожно и как бы без желания вмешиваться и судить: «Если ты доволен, то и я доволен. Принадлежи я к какой-нибудь архи-демократической или архи-радикальной партии, я, разумеется, надулся бы на тебя и вознегодовал бы; но я человек свободный и ни к какой партии никогда не принадлежал и принадлежать не могу»⁶⁰⁷. Чистую и беспримесную радость выразил Майков: «Ура! Ура! Сейчас прочёл в “Правительственном вестнике”, что ротмистр Шеншин пожалован в камергеры и кричу: ура! ...награждается доблесть и заслуга под знаменем чистой поэзии. Без этой санкции не полон был бы твой юбилей»⁶⁰⁸.