Реквием по Марии

Реквием по Марии

СЛАДКАЯ ГОРЕЧЬ ОТЧИЗНЫ

СЛАДКАЯ ГОРЕЧЬ ОТЧИЗНЫ

Читатели, которым выпало счастье слышать знаменитую певицу Марию Чеботарь или которые знают что-либо о полной блеска и трагизма жизни замечательной артистки, возможно, зададут вопрос: биографический ли роман им предлагается? Ответ на это: и да, и нет. Да — поскольку автор в известной степени попыталась проследить за всеми поворотами этой бурной, беспокойной судьбы. Нет — поскольку не все, о чем говорится в романе, происходило в жизни талантливой певицы.

I

I

Наступал канун открытия сельскохозяйственной выставки, и Мария еще не знала, что на другой день Тали возьмет ее с собой на вокзал посмотреть крокодила. Как не знала и того, что по этому случаю в город прибыл зверинец, в котором будут показывать экзотических животных… Где тут думать о зверинце — все ее помыслы были направлены на единственную пару туфель, которые в эту самую минуту, с сомнением качая головой, ощупывал неня[1] Миту.

Время было за полдень, и солнце щедро заливало узкий дворик, в котором теснились низенькие приземистые домики и ветхие сараи, огражденные от улочки невысоким забором из штакетника. Ослепительно сверкал свежепокрашенный купол церкви Мэзэраке, отражая лучи все еще жгучего сейчас, в конце августа, солнца. Редкие порывы ветра не могли разогнать тяжелый, удушливый зной, только словно бы передвигали его с места на место. Старая акация у забора, создавая очажок зыбкой, жидкой тени, раскачивала на ветвях изнуренных жарой воробьев. И только высокие, на деревенский манер, завалинки были к этому времени погружены в глубокую тень — ее отбрасывали широкие, низко опущенные крыши. Здесь, в нижней части Кишинева, дома были старые и ветхие, несущие на себе отпечаток долгих лет, чуть ли не начала прошлого века, а может, и более давних пор. Тогда они, наверное, выглядели более привлекательными, однако с течением времени постепенно врастали в землю, и сейчас это было особенно заметно.

Тетушка Зенобия повалилась на одну из таких погруженных в тень завалинок и с облегчением выпустила из рук корзины. Казалось, у нее только и оставалось сил, чтоб бросить эти корзины на землю и наконец-то присесть. Неня Миту по-прежнему осматривал туфли, делая вид, что не замечает прихода жены. Но в конце концов он больше не смог сдержать любопытства и искоса глянул на нее одним глазом. Однако ни слова при этом не произнес, может, оттого, что боялся выронить деревянные шпильки, которые держал в зубах, может, потому, что жена выглядела слишком уж усталой и он побоялся еще больше расстроить или рассердить ее. Любое его замечание могло в эту минуту вызвать целую бурю. Увидев, что жена закрыла глаза, словно собралась уснуть прямо там, на завалинке, он вновь принялся за дело: слегка поправил чуть заметно соскользнувшую набок колодку и одну за другой стал вбивать деревянные шпильки в узкую тоненькую подошву. Примостившись на низеньком стульчике напротив, Мария внимательно следила за каждым его движением. Прежде чем начать починку, неня Миту все мял и мял в руках ее туфли, придирчиво и озабоченно разглядывая их. Впрочем, Мария не могла бы сказать с точностью, что взгляд его прикован именно к туфлям: неня Миту отличался косоглазием, поэтому никогда нельзя было с уверенностью сказать, куда и на кого он смотрит.