— Мария! Мария! О, пресвятая богородица! Помогите мне!

Зал содрогался от аплодисментов. Отдаленные, приглушенные кулисами голоса выкрикивали ее имя.

С помощью актеров Фреда привела ее в уборную, осторожно уложила на диван.

— Лежи спокойно, дорогая моя! Солнышко мое, радость моя! Лежи спокойно, ради бога. Уже послали за доктором Флюгером.

Боль, казалось, стихла. Неужели вернется? Хоть бы смилостивилась, хоть бы оставила ее. Но почему ее преследует эта мелодия, которая однажды зародилась в душе и сейчас стала расти, расти, становясь все сильнее и сильнее?

Только бы не умереть…

Она молилась. Она ли? Нет, это голос Виолетты, ее страстная, горестная мольба. Но Виолетта — это она. Она… А вот и боль, вернулась снова. Еще более мучительная! Краешком сознания, еще остававшимся свободным от этой безжалостной боли, как и всегда в самые страшные мгновения, она пыталась зацепиться за какое-то светлое воспоминание, чтоб оно помогло, спасло ее. Пыталась, призывала. Хоть какое-то воспоминание… И перед глазами встала бескрайняя плантация роз. Тенистая аллея, усаженная старыми шелковицами, золотой дождь солнечных лучей, обрушившийся на густую темную листву. Черная лакированная машина, легко скользящая по пустынному бульвару. И белое торжественное сооружение Триумфальной арки. А вот и коляска доамны Бети Гликман, вырвавшаяся на большой скорости с улицы Гоголя. Она сама, чудище из чудищ! «Ах! Когти опять впиваются мне в горло! Задыхаюсь! Уберите руки с шеи!»

Но никто не слышал этот ужасный крик, исходивший из глубин ее исстрадавшегося сердца. Уборная была заполнена чужими, незнакомыми людьми. Они взволнованно перешептываются, и сквозь этот шепот снова пробивается еле слышный — как легкое дуновение, как дыхание сна — голос Виолетты:

А потом сквозь весь этот шепот, сквозь голос несчастной Виолетты прорвалась бурная, неукротимая гроза «Dies irae». Звучание хора постепенно менялось, и теперь уже десятки женских голосов, уносясь все дальше, в бесконечность, пели «Agnus Dei», бессмертную тему «Реквиема» Верди.

Прошел еще год, год беспощадных пыток и мучений, пока безжалостная болезнь не оборвала их и на душу той, что была Марией, снизошел покой. Ей едва исполнилось тридцать девять лет.