10.4. Новоекатерининская больница (1904).
10.4.
10.5. Ассистент параллельной госпитальной терапевтической клиники Московского университета В.Ф. Поляков (1910).
10.5.
Эксцессы начались после Февральской революции. В марте 1917 года из Министерства народного просвещения поступило распоряжение об увольнении Полякова, как «ставленника» покойного, но по-прежнему ненавистного министра Кассо. Через месяц больничный персонал потребовал немедленной прибавки к жалованью, в июне провёл забастовку, погашенную обещанием повысить оклады, а в октябре вновь объявил забастовку, требуя отставки главного врача.[590] В 1918 году возбуждённая толпа выдворила Попова из больницы: профессора вывезли на тачке за ворота лечебного учреждения, которое он возглавлял без малого 20 лет.[591] Правлению Московского университета пришлось переместить изгнанного администратора на кафедру частной патологии и терапии, а самому бездарному его сотруднику поручить преподавание в параллельной госпитальной терапевтической клинике.
Когда академическая карьера Попова, казалось бы, завершилась самым печальным образом, судьба ему вдруг улыбнулась в последний раз: в начале 1920 года его назначили директором госпитальной терапевтической клиники на Девичьем поле.[592] Если четверть века назад лейб-хирург Вельяминов увидел в нем всего лишь самоуверенного и мало воспитанного «дюжего парня», говорившего тоном избалованной замоскворецкими купчихами знаменитости, то теперь перед студентом Мясниковым (будущим директором Института терапии АМН СССР) предстал «хромой гигант, важный барин с красивой головой», читавший лекции неторопливо и просто, без лишних слов, но и без особого содержания. Если в конце XIX века студенты демонстративно игнорировали его лекции, то в первые годы советской власти к нему в аудиторию стекались внимательные и благорасположенные слушатели. Симпатии к нему возросли после вступительной лекции для студентов пятого курса, когда Попов неожиданно признался, что жизнь его заполняли три страсти – лошади, женщины и медицина.[593]
В том же 1920 году, 6 декабря, он умер от рака лёгкого. Поскольку семейства он так и не завёл, а родственников растерял, все хлопоты о погребении взяли на себя его коллеги. Президиум университета обратился в Похоронный отдел Московского коммунального хозяйства с ходатайством о предоставлении гроба, катафалка и перевозочных средств. Несмотря на чрезвычайные трудности с оказанием ритуальных услуг, Похоронный отдел удовлетворил прошение Московского университета в относительно короткие по тому времени сроки – ровно через две недели.[594]