Северянин предоставляет Шенгели право перечёркивать лишнее в готовящемся мемуаре «Моё о Маяковском»: «Вам виднее. И фамилии заменить инициалами, если надо». Избранная тема — беспроигрышный заработок, поскольку только что было отмечено десятилетие смерти Маяковского и вышло два тома статей и воспоминаний о «лучшем, талантливейшем». И через неделю: «Я решил приналечь на работу и выслать Вам “Моё о Маяковском” поскорее, ибо обстоятельства не терпят... у меня кашель, насморк, бессонница, и сердце таково, что ведра поднять не мог: задыхаюсь буквально».

Борясь с недомоганием, Северянин продолжает заботиться о так необходимой ему книге избранных стихотворений, которая могла бы дать достойное представление советскому читателю о поэте, вычеркнутом на 20 лет из истории русской литературы. Он пишет Шенгели (23 мая 1941 года), что внимательно пересмотрел все послереволюционные книги и «отобрал около восьмидесяти стихотворений безусловных», большая часть их входила в сборник «Классические розы». В письме от 25 мая он сообщает: «С сегодняшним присылом стихов у Вас уже накопится 62». Каков состав этого сборника и где отобранные тексты, пока неизвестно.

«Как хороши, как свежи будут розы...»

«Как хороши, как свежи будут розы...»

«У Арсения Формакова, близко знавшего Игоря Васильевича, — вспоминала Вера Круглова, — в воспоминаниях о поэте есть такая его характеристика: “Манеры с детства воспитанного человека”...

Да, вероятно, эта воспитанность не позволяла ему на люди выносить и горесть своей обездоленности, лишений. Но под этим покровом чувствовалась напряжённость, готовая взорваться. Об этом его свойстве хорошо знала преданно любящая его Вера Борисовна, которая разделила с поэтом его трудные годы и проводила в последний путь.

На следующий год Северянин с женой перебрались в Усть-Нарову. Поселились они в старом деревянном доме на улице Вабадусе. Это был небольшой одноэтажный дом, принадлежащий сёстрам-эстонкам Аннус, которые в пристройке держали мужскую парикмахерскую. С улицы дом имел небольшую терраску, через которую можно было пройти в квартиру Северянина. Этим входом они не пользовались, а проходили со двора, откуда дверь вела в довольно обширную кухню. Здесь стараниями Веры Борисовны всё сияло чистотой. За стеной кухни была маленькая спаленка. Из кухни же дверь вела в большую комнату. Здесь так же, как и в деревне, посредине стоял стол, а у стены в углу — диван, на котором я неизменно заставала Игоря Васильевича, когда заходила к ним. На стене висела увеличенная фотография Сергея Рахманинова, а под ней полочка, на которой лежал маленький чемоданчик с рукописями поэта и письмами дорогих ему людей. Три окна комнаты выходили на улицу, где в проулке виднелся голубой кусочек реки Наровы.