Текст «Заметок о Маяковском» датируется 31 января 1941 года. В письме Георгию Шенгели от 7 марта 1941 года Северянин писал: «Материалы о Маяковском, понятно, вряд ли возможно напечатать из-за интимностей. Было бы чудесно продать в музей. Очень прошу». Шенгели выполнил эту просьбу, но, как и предполагал автор заметок, они не соответствовали официальному образу поэта социалистической эпохи и не были опубликованы свыше сорока лет.

Наиболее характерные уточнения текста связаны с неверным чтением подлинника, закреплённым в машинописи. Например, «мешали и внешние признаки вроде цветных одежд и белизны на щеках». Надо: «балерин на щеках» (речь идёт о раскраске лиц Давида Бурлюка и Василия Каменского). Далее: «мыслили бы футуризм воедино под девизом воистину “вселенского”». Правильно: «мы слили бы фут[уризм] воедино под девизом воистину “вселенского”». Вместо «внимателен сердцем и благожелателен ко мне» надо «внимателен, серьёзен и благожелателен ко мне».

Не только смысл, но и сама интонация заметок Северянина искажалась, когда воспроизводилась фраза Маяковского: «Всякий труд должен быть, милейший, оплачен» вместо характерного «милсдарь». Ошибки возникали и при восстановлении не дописанных автором слов: «служащая» вместо правильного «слушательница», «таили в душах» вместо «таили в думах», «коньяку» вместо «коньячку», «девушка» вместо «девица» и т. д.

Пропущенные в машинописи иностранные слова не позволяли адекватно понять фразу: «Т[олстой] любил коньяк “Henessy”». Тоже о Маяковском: «Вл[адимир] пил очень мало: иногда несколько рюмок “Martell”, большей частью вино, любил же шампанское марки “Cordon vert”». Были искажены и начальные фразы, отмеченные комментатором как пропуск в тексте: «Берлин. 1922 год. Осень. Unter den Linden. Октябрь на исходе. Сияет солнце. Свежо. Идём в сторону Tiergarten».

При анализе последнего прозаического текста, казалось бы, далёкого от эгофутуристического периода, нельзя не отметить сохранённую Северяниным высокую культуру работы со словом, точность выбора лексики, ощущение многозначности каждого элемента, каждой интонации. Порой одна буква меняла смысл целого эпизода, что видно при существовавшей замене северянинского неологизма «осажение» (от «осадить» — «остановить») нелепым «осаждение» (от «осада» — «навязчивость»): «Маяковский “пробовал” женщин: если “вульгарились”, бывал беспощаден; в случае “осажения” доискивался причин: если не “позировали на добродетель”, с уважением сникал».