Мы вышли в черную ночь, обильно угощавшую жителей великого города холодным душем.
— Вы знаете, советы Константина Андреевича бывают очень полезны, — сказал Георгий Семенович, отплевываясь от дождинок, попавших в рот. — Ими нельзя пренебрегать!
Мы расстались у Поцелуева моста. Верейский пошел на Васильевский, я — вдоль Мойки к Невскому.
Перепрыгивая через ванны дождевой воды, уместившиеся во впадинах неровно лежащих гранитных плит, я стал раздумывать о русском модернизме, или «декадентстве», как презрительно называл искусство современности мой отец.
Сомов портретировал своего собрата по модернизму Блока. Нарисовал туповато, не нарисовал, а оттушевал. Блока должен был бы рисовать Ван Гог! А где его было взять? В русской живописи его не было.
В черных сучьях дерев обнаженных Желтый зимний закат за окном… ………………… … Пожаром зари Сожжено и раздвинуто бледное небо, И на желтой заре — фонари.Ван Гог, только Ван Гог может быть зрительным эквивалентом этих строк!
Как это не похоже на маркиз, восседающих на ночных горшочках!
Сколько разных, даже противоположных течений вместил в себя русский модернизм!..
Я пересек Исаакиевскую площадь. В мутном водяном тумане Николай I манежным галопом догонял Петра Великого.
Этой же осенью я познакомился с Сергеем Чехониным. Возможно, нас познакомил Домрачев. Память подает картины того времени, когда я уже был с ним знаком.
Он жил на Васильевском острове около Малого проспекта, вблизи Тучкова моста. Большая комната, уставленная несколькими столами. Шкафы с каким-то содержимым. Украинские бараны. Русские вятские игрушки.
Небольшого роста, невзрачный, по внешности совсем не эстет, а скорее служащий коммерческого предприятия. Смугло-охристое лицо чувашского типа. Умные карие глаза, вдумчивые и зоркие. Впечатление скромности и корректности.
Чехонин никогда не стеснялся показывать свои работы в любом состоянии — от легких набросков очень жесткого карандаша до работ законченных или полузаконченных. Так как он всегда был завален заказами, то работал сразу над несколькими листами, переходя от одного к другому по капризу вдохновения. Поэтому на нескольких столах лежало пять-шесть досок с обложками, декоративными виньетками и другими рисунками. Безукоризненный, какой-то комариный глаз. Да и сам-то он был похож на какого-то притаившегося комара или вообще некое зоркое насекомое. К слегка намеченной горизонтальной линии он на глаз восстанавливал перпендикуляр — можно было не проверять угольником. Безупречно проводил наклонную под углом в сорок пять градусов. Делил без инструмента линию пополам, на четыре, восемь и т. д. частей. Все буквы его шрифта были нарисованы и никогда не вычерчены.