В мое московское пребывание без карточек, я принужден был продать свои «практические» окопные сапоги, рассчитанные на шерстяные носки, закутанные в шерстяные портянки.
Я остался в шевровых, маслянистого блеска сапожках для балов и милых вечеринок. Увы, они были рассчитаны на тонкий чулок!
И вот я принужден был в них подтанцовывать по сугробам и льдам зимы 20-х годов!
Помню, как я пяткой правой ноги почесывал неистово чесавшиеся обмороженные пальцы левой! Потом — наоборот: левой чесал правую ногу. Эти сапоги, которые когда-то увеселяли мою жизнь, теперь, в эту зиму, я воспринимал, как проклятие Судьбы!
В эти декабрьские дни Михаил Кузмин написал стихи, так метко изобразившие эту зиму…
Они так далеки от «голубей воркования» и от «жемчужины, тающей в уксусе далекой Александрии».
Декабрь морозит в небе розовом, Нетопленный, мрачнеет дом, И мы, как Меньшиков в Березове, Читаем Библию и ждем. И ждем чего? самим известно ли? Какой спасительной руки? Уж взбухнувшие пальцы треснули, И развалились башмаки…Я попросил тогда переписать это стихотворение, и Михаил Алексеевич на почтовом листочке зелененькими чернилами его мне написал!
Это — единственный экземпляр в России!
Итак, зима. Не подступы и подходы к ней в виде пасмурных или дождливых деньков, а зима, самая настоящая, снежная, морозная!
Она очень приятна для людей хорошо, по-зимнему одетых, вышедших на мороз из теплых домов, после обеда или ужина, слегка подвыпивших.
Но об этом только вспоминалось… Люди выходили из холодных квартир, в которых они жили в вечно зябком состоянии. Они были всегда голодны, и те ничтожные дозы еды их никогда не насыщали!