Все, все может произойти, случиться в этот нездешний вечер! В огромных залах со сверкающими люстрами! Глаза у всех пустые, такие глаза ничего не видят… Они не встречаются взглядами друг с другом! Во сне ведь не раскланиваются и не знакомятся!

И все-таки знакомство у меня произошло.

— А! Владимир Алексеевич! Это — для вас… самое, самое… «то»! Знакомьтесь: Лена!

И Олечка исчезла сразу, как некий дух или обитательница одного из кругов Данте. Две души, два существа столкнулись! Два атома в химической колбе!

Она была брюнетка с горящими, страстными глазами. Ей было, вероятно, не более 19 лет. И смотрела она на меня так, как будто в продолжении нескольких лет перед ее внутренним взором мелькал какой-то образ мужчины-демона и вдруг внезапно встал перед нею реально на этом нереальном балу!

Низенький лобик, маленькая головка на коротенькой шее. Какое мне дело, что эта шея через двадцать лет будет совсем коротка…

А пока… только намек. Нежные руки и весь облик ее чуть-чуть изнеженно-оранжерейный. Казалось, что в ней «кондитерского» пирожного больше, чем простого хлеба! В этом сказывалась какая-то доля еврейской крови!

Дочка режиссера бывших императорских театров! Воздух оранжереи, в котором она выросла, был достаточно пряным! Гнилостный чернозем театра, кулис!

Черные кружева, вероятно, настоящий «валансьен», прикрывал верх плеч. Нежные руки были обнаженными.

Я взял ее за руку выше локтя, все равно куда, лишь бы моя ладонь соприкасалась с ее рукой — с валансьеном или без валансьена — все равно!

Я увидел ревнивый взгляд той, ну, той дамы, женщины, вдовы, я не знаю, как ее назвать… Кто-то познакомил меня с ней на концерте в Доме искусств. Настоящий продукт Петербурга-Петрограда, немного теософка, вольная слушательница профессоров, читающих лекции в институте Зубова.

Кватроченто, сиеченто. Конечно, культ Индии и ее тайн… Вдова убитого ротмистра «шикарного полка»! Но, может быть, и не убитого, а просто удравшего от нее. Кое в чем Октябрь помог и «ротмистрам». О, да! Она была подругой милых и тонких дам, встречавшихся с Распутиным! Она тоже была около него, несколько раз… О! она может многое рассказать. Потом, потом, когда мы будем ближе… Это «потом» не наступило…

Как легко ее отшвырнула девушка, которой нечего было рассказать… но… которая предчувствовала… чуяла своим носиком так много!

Мы толкались среди этих людей, обезумевших персонажей Джеймса Энсора. Казалось, что это все слепые, гнавшиеся в тумане за… счастьем-призраком!

Мы подошли к окошку. Там, за этими тяжелыми портьерами в густом морозном тумане стоял Исаакиевский собор, сложенный из доисторически мерзлого гранита.