— Каков стиль! Каков стиль! Нет, строки такой гармонии надо держать в золотом ларце! Кто может оценить эти фразы, звучащие, как латынь на мраморных плитах!

Михаил Алексеевич в таких случаях хитренько хихикал и говорил:

— Не правда ли, вышла рецензия довольно удачной!

Юрочка днем обычно обегал букинистов Литейного или Большого проспекта Петроградской стороны. Покупал толстые тома годовых подборок иллюстрированных журналов, громоздкие, тяжелые, в картонных солидных переплетах, промерзшие до каких-то уже градусов второго или третьего мирового оледенения. Это тяжелейшие «Illustration» или наша «Всемирная иллюстрация» времен первых выступлений Виардо, Достоевского или Тургенева! Покупал некоторые фотографии из семейных альбомов! Вглядываясь строго и вдумчиво… «Это я беру у вас условно… — говорил он оледеневшему в подворотне букинисту. — Я дома, уже в теплой атмосфере смогу решить, понадобятся ли мне эти фото или нет! А так, мне решить на улице очень трудно… Я пока беру… повторяю, условно, на три дня вот эти десять фото. Если они будут мне нужны, то я приду и расплачусь с вами!» Букинист говорил: «Да берите все 30, я дорого не запрошу с вас, с постоянного покупателя. Кое-какие фото вам непременно нужны будут!»

Оба верили в это нужное дело! В эти морозные, зломорозные дни их нужность для обоих не выглядела фантастикой!

Зима 1920–1921 года! Тут все выглядело недостаточно фантастическим, не только промороженные чужие фото, наклеенные на картонки костяной твердости с отпечатками разных орлов, гербов и медалей, до которых старые фотографы были азартно-алчны.

Юрочка засовывал их в карманы старого демисезонного пальто, туго (для теплоты) перехваченного широким кожаным ремнем. Схватив «Illustration» 1874 года, он бежал по Большому, мимо гимназии, где учился Александр Блок, к остановке трамвая на Введенской. Прыгал в этот железный, захолодевший ящик, расхлябанный, дребезжащий на каждом стыке рельс, и, усевшись на ледяную скамью, ехал бесплатно через Марсово поле к Соляному городку. Там уже бежал на Спасскую! Пришел! Наконец! Матка уже приготовила суп-похлебку, а Михаил Алексеевич с радостной улыбкой, полной нежности и доброты, спрашивал, прищурив иконописные глаза:

— Что Вы купили сегодня, Юрочка?

— Не знаю, Майкл, после обеда рассмотрим каков улов! Холодище адовый. Мозги мерзнут.

Каждую фотографию Юрочка «обрабатывал». Вглядывался, вдумывался, догадывался. Впрягал свою интуицию, кто бы это мог быть?..

Так у него составился некий музей фотографий «Россика». Семейные фотографии «он», «она» и целый выводок детей. Он матерый, она дебелая, детки — обещающие- тупицы. Обычно это чинуша или лавочник, мелкий купчик. На лицах написано или, вернее, выжжено клеймо «верноподданности». Тупая, обжорная, грубо-чувственная пододеяльная жизнь! На самцах ордена и медали. На самках, на их необъятных грудях оборочки, складочки, прошивочки. Дети с какими-то ужасающего уродства воротниками и поясками. Потомственные, почетные граждане, разбогатевшие мещане!