— Что с Милашевским, жив он? Работает? Передайте., передайте ему привет!

Ах, как мне нужен был ваш привет именно в этот момент, именно в эти годы… Спасибо, дорогой Мстислав Валерианович!

Человек в жестких воротничках?

Нет! Нет! Нет!

Луч света, теплоты.

Конец мая. Наступает жара. Это было уже после выставки Н.

Я уже говорил о том, что Добужинский проявлял внимание ко мне. Дал комнату в Доме искусств. Однако был со мною холодновато корректен, и если делал для меня добро, то как-то официально, как начальство, которое продвигает подчиненного. Никогда не приглашал к себе, хотя и видел меня часто за чайным столом у Бенуа. Видел очень ласковое отношение ко мне Анны Карловны… и самого Александра Николаевича.

И тут вдруг, возможно, после прогулки с выставки Н. обратился ко мне очень ласково:

— У меня есть к вам предложение: поехать в нашу колонию Дома искусств. Что вам здесь делать, в городе? Поезжайте на природу. Я могу вам устроить некую «должность», — он иронически усмехнулся, — она даст вам ежемесячный паек. Поезжайте в «Холомки». Там живет безвыездно ваш друг Борис Попов… Вы не будете там одиноки. Он там совсем закис, ничего не рисует… Вот вы его подбодрите, у нас будет некий кружок художников… Приедет Николай Радлов… Он очень приятен в обществе. Тоже намерен рисовать после большого перерыва. Надо соблюдать некое равновесие: Корней Чуковский норовит Дом искусств отдать целиком литераторам! А ведь «Холомки» устроил для Дома я, а не Чуковский. Согласны?

— О, да! Конечно, Мстислав Валерианович!

После премьеры 25 мая «Cosi fan tutte» в театре я был свободен. В первых числах июня я выехал. Остановка была в Пскове, которым я любовался. Люблю провинцию! А тут еще и кремль! Старина! История!

У художника Алексея Радакова — сатириконца — была некая штаб-квартира. Это было как-то обусловлено. И он тоже давал приют на несколько часов художникам и писателям, едущим в «Холомки», и исполнял этим тоже некую «должность», утвержденную Горьким.

Радаков уже третий год спасался там от голода в Питере. Промежуток во времени между петроградским поездом и поездом, который идет в Порхов, часов в восемь или девять!

У Алексея Петровича можно было выпить чаю, закусить кое-чем, что с собой каждый везет. Поболтать с ним… А не сидеть на вокзале. Вокзал губернских городов был рассадником всевозможных болезней. «Вокзал» — это звучит грозно!

Алексей Радаков! О нем теперь позабыли! Спихнули в канаву около дороги, по которой шествует гений с невразумительным лицом!

Он описан в «Сатириконе», в номерах, посвященных заграничной поездке. Лицо некоего Пана или сатира, как их изображает барочная живопись эпохи Рубенса.