Завтра мы уезжаем в Эшем на 10 дней, одни, без слуг, которые останутся здесь для уборки, и с намерением найти подходящий дом за £35 в год, если получится, — таковы сейчас наши намерения. Погода испортилась и в реальности напоминает образ безмятежно плывшего корабля, который потерпел крушение на острых скалах, а его обломки теперь швыряют серые волны.

5 мая, понедельник.

День смерти матери двадцать с чем-то лет назад[1158]. До сих пор чувствую запах венков от первых цветов. Не погружаясь в те воспоминания, я думала о ней, как это часто бывает. Лучшего поминовения не придумать.

Сейчас прекрасный вечер — первый с тех пор, как я писала здесь в последний раз; только вернулась из Эшема, и скоро придет Леонард. Чудесный, но пасмурный день; огромная масса солнца спряталась за облаками. Я спешу: нужно успеть принять ванну. Ах, как же мы были счастливы в Эшеме! Невероятно мелодичное время. Такая свобода… Но я не могу проанализировать все источники своей радости… Тут вошел Леонард и обнаружил стопку книг от «New Statesman», а пол в гостиной завален иссиня-черными бумагами от Роджера. Лотти и Нелли без умолку болтают о своей уборке дома…

7 мая, среда.

Меня прервали, но я приняла горячую ванну, после того как должным образом, хотя и не вполне искренне, восхитилась проделанной в наше отсутствие работой. Пересказывать события Эшема уже нет сил, или, возможно, поскольку они в основном носили духовный характер, требующий некоторой тонкости в изложении, мне просто лень пытаться. Счастье — из чего, интересно, оно состоит? Смею предположить, что важнейшим элементом является работа, а у нас с ней проблем сейчас нет. Леонард, разумеется, получил телеграмму от Шарпа и заказ на срочную статью, но 1500 слов для него теперь просто приятное утреннее занятие[1159]. Было и два тревожных момента: сначала письмо капитана Шорта о том, что дом в Трегертене свободен, и мы его уже сняли; затем письмо от Джеральда, согласно которому он прочел роман «День и ночь» с «величайшим интересом» и с радостью его опубликует. Полагаю, раз уж я взялась цитировать слова Джеральда, они мне польстили. Первое впечатление от постороннего человека, особенно от того, кто готов подкрепить свое мнение деньгами, что-то да значит, хотя я не без улыбки представляю себе солидного статного Джеральда, курящего сигары над моими страницами. Однако письмо капитана Шорта все же важнее. В течение пары дней я только и делала, что откладывала перо или книгу из-за мыслей о Трегертене. Учитывая крайнюю негостеприимность агентов Истборна, я рискну предположить, что с практической точки зрения у нас тем не менее есть все шансы получить желаемое. Но Эшем, как бы желая сохранить преданность, дышал своим привычным очарованием. Он очень хорош в сравнении с Чарльстоном, куда я и правда ни разу не возвращалась без того чувства недоверия, которое возникает после столкновения с идеальным. На этот раз из-за погоды большую часть времени мы провели в доме. Л. почти не выходил в сад. Прогулка в Саутхиз в недостаточно теплом наряде обернулась мучением. Я все же добралась до Чарльстона, где вечер и следующее утро провела с Ванессой наедине — насколько она вообще может позволить себе уединенность. Там были Питчер, новый садовник, Анжелика, Джулиан с Квентином, разумеется, новая нянька и камин, который никак не хотел гореть. На самом деле жизнь сейчас довольно скудна — у даже меня возникло редкое ощущение, что для ее поддержания нужно есть. У них повсюду хлеб и только необходимые продукты; никаких излишеств. Моя жизнь, в сравнении с этим, кажется изобилием. Но все они выглядели бодрыми, насколько вообще возможно. Полы усеяны вещами из «Burnet» для квартиры[1160]; как обычно, много бытовых разговоров; ночь я провела на первом этаже, где в это время год назад слушала пение соловья и плеск рыб в пруду, а белые розы постукивали по окнам, — именно тогда мне сообщили, что у Нессы будет ребенок. На этот раз ничего подобного — только ветер с дождем, а в доме не было угля.