«Перед большим стенным зеркалом в строгой павловской раме Качалов серьёзно и сосредоточенно завязывал красно-чёрный клетчатый галстук. – Скажи ты мне, всероссийский денди, – озабоченно спросил он, – галстук гнусный, а? – Да нет, почему же… Тем не менее Василий Иванович сорвал его и бросил на диван. Это уже был не первый – сорванный и сердито брошенный».

«Перед большим стенным зеркалом в строгой павловской раме Качалов серьёзно и сосредоточенно завязывал красно-чёрный клетчатый галстук.

– Скажи ты мне, всероссийский денди, – озабоченно спросил он, – галстук гнусный, а?

– Да нет, почему же…

Тем не менее Василий Иванович сорвал его и бросил на диван. Это уже был не первый – сорванный и сердито брошенный».

К. С. Станиславский

Заинтригованный столь тщательными сборами, Мариенгоф поинтересовался:

– Ты, Вася, куда собрался-то?

– М-н-да… на свидание.

– Я так и сообразил.

Понизив голос до многозначительного шёпота, Качалов пояснил:

– Меня, видишь ли, сегодня Станиславский вызывает. К двум с четвертью.

«Он был торжествен, как дореволюционная девочка, отправляющаяся впервые на исповедь», – отметил Мариенгоф.

Поскольку время поджимало, Василий Иванович предложил проводить его:

– Поэт, бери свою шляпу.

– Взял. Надел.

– Шествуй.