Оказавшись перед расстрельной командой, Максимилиан произнес последнюю в жизни речь:
Мексиканцы! Людям моего класса и происхождения Бог дает стать счастьем своего народа или его мучеником. Призванный вашими соотечественниками, я пришел не ради почестей, а ради блага страны… Я надеюсь, что стану последним, чья кровь прольется здесь, и молюсь, чтобы она возродила эту несчастную страну. Viva Mexico! Viva la Independencia!
Мексиканцы! Людям моего класса и происхождения Бог дает стать счастьем своего народа или его мучеником. Призванный вашими соотечественниками, я пришел не ради почестей, а ради блага страны… Я надеюсь, что стану последним, чья кровь прольется здесь, и молюсь, чтобы она возродила эту несчастную страну. Viva Mexico! Viva la Independencia!
Как договорились заранее, генералы встали с двух сторон от Максимилиана, чтобы вся композиция напоминала распятие Христа[471].
Это была красиво поставленная смерть, отразившая идеи служения людям и искупительной жертвы Спасителя. В легендах, подчеркивающих это подобие, не было недостатка; рассказывали, что раны от пуль на груди Максимилиана располагались в виде креста, что на его портрете в Мирамаре появился терновый венец и т. д. По всей Америке и Европе печатались выполненные разными авторами изображения казни и даже ее фотоснимок — одна из первых фотофальшивок в истории. Самым знаменитым отражением этого события в искусстве стал цикл из четырех картин и одной литографии Эдуарда Мане. В четырех случаях из пяти солдаты у Мане одеты не в мексиканскую, а во французскую форму, так что ответственность за гибель Максимилиана возлагается на Наполеона III[472].
Франца Иосифа смерть брата не тронула: он лишь заметил, что Максимилиана, как превосходного наездника, будет недоставать на предстоящей охоте — хотя и без него «мы все же недурно позабавимся». Но эту смерть обсуждала вся империя — прежде всего на страницах недавно появившихся иллюстрированных еженедельников. Венгерская массовая газета