В 1914 г. с объявлением ультиматума Сербии в Австро-Венгрии установили чрезвычайное положение: урезали гражданские свободы (свободу слова, свободу собраний, право на неприкосновенность собственности и частной жизни и т. д.), мобилизовали граждан на производство и передали обширные территории в разных частях империи под контроль военных. К середине 1915 г. законы военного времени действовали по всей Цислейтании, кроме Верхней Австрии, Нижней Австрии и Чехии. Военные трибуналы судили скоро и предвзято, зачастую пренебрегая процессуальными нормами, причем в первую очередь от их предубежденности страдали славянские меньшинства. Через такие трибуналы прошло около 3 млн граждан, причем многих судили за мелкие проступки, вплоть до оговорок. В августе 1914 г. в Штирии нескольких словенцев арестовали за то, что двумя годами ранее они пожертвовали деньги в крайнский фонд Красного Креста в Любляне. Законы военного времени часто подкреплялись «чрезвычайными мерами» (Standrecht), предусматривавшими быстрые судебные разбирательства с двумя возможными исходами: оправданием или смертным приговором[554].

Помимо прочего, армия взяла под контроль тяжелую промышленность, поставив надзирать за фабриками «военных управляющих». На самом деле производство оружия и транспортных средств росло все годы войны: в 1917 г. было выпущено 15 000 пулеметов против 4000 в 1915-м, 400 локомотивов против 300 и т. д. Но темпы роста были ниже, чем у противной стороны, и даже такой рост обернулся разбалансированием экономики. Кредиты, в основном от немецких банков, и золотовалютные резервы шли на закупки стали и угля, а не продовольствия. Не помогли ни введенная в 1915 г. государственная монополия на зерно, ни создание Генерального комиссариата для координации продовольственных поставок. Полицейские рапорты о настроениях в народе уже в 1916 г. сообщали о длинных очередях в продовольственные лавки, которые люди зачастую занимали с полуночи. В этих же рапортах говорилось, что народ больше не волнует исход войны — осталось только желание, чтобы она поскорее закончилась[555].

К 1918 г. администрации провинций уже препятствовали поставкам продовольствия, чтобы прокормить собственное население. Несмотря на это, к осени запасы продовольствия практически иссякли по всей стране. Карточки, очереди и голод вскоре обернулись забастовками и хлебными бунтами. В январе 1918 г. 700 000 рабочих на 10 дней прекратили работу, а еще десятки тысяч собирались, чтобы послушать агитаторов. Весной беспорядки охватили Краков: горожане громили еврейские торговые заведения, а драки за еду повсеместно выплескивались на улицы. Поскольку и охрана закона, и экономика находились теперь под контролем военизированной бюрократии, в дефиците все чаще винили правительство и чиновников. Еще осенью 1916 г. полицейские агенты отмечали, что народ слабо реагирует на случившееся тогда убийство министра-президента Цислейтании и почти не вывешивает траурных флагов. Самого Франца Иосифа, умершего в ноябре, оплакивали с бо́льшим рвением и с более многочисленными траурными флагами, но в целом на улицах Вены в те дни «не происходило ничего особенного». Историк и политический деятель Йозеф Редлих записал в дневнике: «Весь город объят глубокой, тяжелой усталостью: не чувствуется ни печали об умершем правителе, ни радости за его преемника». Правительство, которое не в состоянии прокормить население, очень скоро утрачивает влияние, а затем и легитимность[556].