Другое дело — сознательный ли это процесс? То есть намеренный ли? Подчинен ли он предварительному замыслу, или это не что иное, как стихийное переплетение виденного и пережитого с художественным вымыслом, выливающееся, наконец, в единое целое?

Видел ли парень с Брянщины, как взрывной волной выбросило из дома запеленутого ребенка, чтобы написать об этом стихотворение — «Первый день» (открывшее, кстати сказать, и первую книжку его стихов)?

Да, видел. Это было… Но… не в первый день войны. Это случилось на одной из станций (названия он сейчас не помнит), через которую проходил их эшелон, следовавший в начале июля 1941 года на трудовой фронт.

Жестокая бомбежка. Легкие предвечерние сумерки. Небо подожжено закатом. Один край станции уже горит, второй целехонек, но вот-вот и эти несколько двух-или трехэтажных домов затянет дымом. Ветер как раз со стороны пожара. Но успевает не дым, а новая бомба. С дома слетает крыша, один угол валится, вверх и в стороны летит кирпич, щебень. Все это тонет в пыли, а когда она рассеивается, все, забыв о только что пережитом страхе, бегут к этому страшному месту: среди щебня — запеленутый ребенок. Мертвый, конечно. Из одеяльца — одно изуродованное личико.

Биографично? Да, биографично. Но хронология сдвинута. Всего на полтора десятка дней, но сдвинута. Случайно? Нет. Парень именно с этого момента открыл войну. Открыл ее, образно говоря, как открывают материки. Это был материк Великого Бедствия. И его надо было еще освоить и изучить. Не весь, разумеется, а лишь в той части, где предстояло ступить его ноге.

…11 июля 1941 года. Эшелон прибыл под Ельню. Уже разрушенную. Пешие люди спускаются в пойму Днепра, еще не форсированного врагом. С рассвета дотемна — рытье гигантской извилистой траншеи. Руки в мозолях. Но страшно другое, слухи мозолят душу — немцы рядом. На подступах к Смоленску. Раза по два в день фашистские самолеты «расшвыривают» работающих по всей пойме — так стремительно выпрыгивают люди из траншей и, спасаясь от пулеметных обстрелов, разбегаются по сторонам. Возвращаются и находят перебитые пулями черенки лопат. А рядом стонут раненые, другие, ничком уткнувшись в землю, уже мертвы.

И так каждый день, а то и по нескольку раз в день.

Наконец, уже не слухи — приказ сниматься. В нескольких километрах фашистские танки.

Двое суток непрерывного пешего хода через Коробец до Спас-Деменска. Вперемежку с отступающими войсками, автомашинами, орудиями, танками и всякой другой техникой.

И еще одно незабываемое: при очередном налете вражеской авиации ранило девушку из той бригады, в которой был и парень с Брянщины. Ранение — в грудь. Пуля навылет прошла под соском. Впервые в жизни для парня это обнажение. Святость и кровь… Девчонке не было семнадцати… Несли ее потом несколько километров на самодельных носилках. Жизнь девушки была спасена — это тоже подвиг.