Любимов красивый, седой, с припухшими светлыми глазами оборачивался то к нам, то к начальству и кричал азартно и радостно в микрофон: „Запрещаем запрещать!“ Потом — актерам: „Стойте! О ком вы? О чем? Пойте так, чтобы было понятно, кому запрещаем, что запрещаем! Еще раз, свет!.. Начали! Запрещаем запрещать!“ — снова и снова кричал он, оборачиваясь, то к нам, то к начальству… Но спектакль запретили. Правда, не сразу. Сначала дали замечания и указания к исправлению. Но Вознесенский сказал, что у него есть кореш в ЦК Комсомола, тот посмотрит и отменит все замечания. Кореш посмотрел, и спектакль запретили.

В финале актеры выносили с двух сторон сцены, из-за кулис два широких зеркала. Они соединялись в одно огромное, направленное в зал. Каждый мог увидеть в нем свое лицо. Актеры пели песню, где были слова: „берегите ваши лица“ — о том, как надо оставаться собой, не терять себя. И было тяжело и больно видеть свою физиономию в зеркале, и знать, что и ты не остался собой, и терзаться тем, что сделала с тобой жизнь.

Каждый раз, в каждом новом спектакле театр на Таганке победно торжествует над тем, что, однако, прочно существует. Каждый раз театр радостно уничтожает то, что, однако, неуничтожимо» (ОРК ГТБ. Ф. 18. Л. 63–64).

Спектакль «Час пик» по повести Ежи Ставинского был поставлен в 1969 году.

Ежи Ставинский (1921–2010) — польский писатель, сценарист, кинорежиссер.

Спектакль «Живой» по повести Б. Можаева «Из жизни Федора Кузькина» (1966) был поставлен Любимовым в 1968 году, запрещен, возобновлен 23 февраля 1989 года.

Можаев Борис Андреевич (1923–1996) — писатель.

В набросках Володина сохранилось эссе «Девять сестер», посвященное любимовской постановке пьесы Чехова «Три сестры»:

«Спектакль в новом помещении Театра на Таганке. С правой стороны огромный зеркальный квадрат в стене. Видим себя. Духовой оркестрик заиграл армейский марш. Зеркальные сегменты сдвинулись, поехали в разные стороны — открылось великанское окно в Москву, на купы деревьев, за ними купола церквушек, пахнуло теплым ветром. И покатились слезы. Потому что это было воспоминание об армии, где было воспоминание о Москве как о юности, как о жизни. Когда мечталось: „В Москву! В Москву!“ В противовес бездуховной смерти в армии мирной и смертям войны. Слезы лились в тоске по той Москве, по тому миру, счастью, мучениям. А затем зеркальные сегменты сдвинулись и на сцене стала видна казарма, солдатские койки, байковые одеяла и вдоль всех стен — солдатские рукомойники, а вход из-за кулис на сцену загорожен беленым сортирным заборчиком с зеленой полоской.