Таких стран столько, сколько актов творения, сколько нас самих, нырнувших в себя, находящих себя. Реальность жизни – это реальность мира, «в котором нет виновников твоих бед и нет награды за твои достоинства и заслуги» [ПТП 2014: 729]. О какой награде за жизнь может идти речь? Если ты начнешь добиваться награды, то тут же ты и закончишься как возможный человек, перестанешь быть. Наверное, это правильно, что философам не дают орденов и медалей. Ордена дают шахтерам, трактористам, дояркам, строителям. Ну, там, политикам всяким, артистам. А за что давать ордена философам и поэтам? Это всё равно что дать им пощечину, оскорбить. Это если бы, скажем, Христос затребовал у Пилата себе награду, выторговывая приз за то, что он будет висеть на кресте. Абсурд! Лучше уж как-нибудь тише, незаметно. Наедине с самим собой.
Лава живой формы
Лава живой формы
Такое состояние «наедине с самим собой» означает вообще-то космическое, метафизическое одиночество. Но не по каким-то оценочным, моральным критериям (меня никто, бедного, не понимает, все вокруг сволочи). Просто потому, что сама структура переживания, структура впечатления-печати (культурного следа), хоть и в разное хронологическое время пережитого, вообще-то одна и та же. И не важно, в детстве или юности с тобой что-то происходило (подсмотрел купание голых девчонок или испытал неожиданную, от страха, поллюцию на уроке, не успев справиться с контрольной работой в 8 классе) или во взрослой жизни. Элементы малых и больших событий, их структура и сама событийность – одинаковы для человека. Именно потому, что цели и задачи этих событий и их отношений к нам – одни и те же [ПТП 2014: 731]. Они нас формируют, нашу душевную органику.
А дальше М. К. подходит с другой стороны к теме впечатления и теме невербального присутствия. Как относиться к таким событиям, к таким впечатлениям? Вот то самое знаменитое пирожное «мадлен». Поедание пирожного может быть сугубо простым гастрономическим эпизодом, потом забытым в череде множества других эпизодов жизни. А может быть вечным впечатлением. Потому что дело не в самом по себе пирожном, а в месте и роли этого эпизода в моей жизни. Я к нему постоянно возвращаюсь. Поскольку он не исчерпывается поеданием пирожного, этим поеданием не исчерпывается мое отношение к нему. Если для меня пирожное или другой человек, или чувство к другому человеку, или отношение к любимой вещи, к книге, исчерпывается лишь его потреблением (сиречь – уничтожением), то оно так и останется эпизодом, после которого, кстати, я опять останусь голодным и буду вновь желать нового. Например, можно бесконечно много «поедать», прочитывать детективы, читать их запоем один за другим и быть всегда голодным. А можно читать одну книгу любимого Автора всю жизнь, постоянно к ней возвращаясь. Если я в нём, в Другом, вижу целый автономный, самостоятельный мир, который потому в принципе неисчерпаемый для меня, то мне всякий раз хочется к нему возвращаться.