— Да, очень важно, — сказала Фэс. — Раньше я часто бывала на вечеринках с Джорджем. Бывало так, что он но время рейса подружится с пассажирами своего парохода, а когда приезжает в Мельбурн, они приглашают его в гости. По-моему, надо как можно меньше сидеть дома. Когда бываешь на людях, хоть жизнь ощущаешь как-то.

— Может быть, вы и правы, — сказал я механически, лишь бы что-то сказать.

— Джордж разрешил мне устроить вечеринку, если я захочу. Сам-то он развлекается на разных вечеринках, когда попадает в Сидней или Брисбен.

— Почему бы вам с Джорджем не устраивать вечеринки, когда он приезжает в Мельбурн? Фэс помрачнела:

— Не знаю… Он ведь чудак. Как только попадает домой, вечеринки его уже не интересуют. Мужчины только о себе думают: когда им хочется куда-нибудь пойти, и ты иди, когда они желают дома сидеть, ты тоже сиди. Если они не хотят вечеринки — не смей ее устраивать.

Прежде, когда я только гуляла с Джорджем, он из кожи лез, лишь бы мне угодить, покупал мне шоколад и еще там всякую всячину. А теперь постоянно ноет из-за денег, а ведь все равно их нет. Джордж даже не разговаривает со мной, как прежде. Мы тогда часами болтали о том, о сем, а теперь — никогда.

Мама говорит — все мужья такие. Они просто не способны поговорить с женой по-хорошему. «Если он тебе ничего не говорит, ты тоже молчи», — вот как она считает.

Через несколько дней Фэс спросила меня, не буду ли я возражать, если она устроит вечеринку. В порту стоит немецкий крейсер «Кельн», она познакомилась с несколькими матросами оттуда, ребята они славные, и ей хочется пригласить в гости их и кое-кого из знакомых девушек.

Я не стал возражать, спросил только:

— Вы ведь не затеваете пьянку?

— О нет, что вы! — поспешила она меня успокоить. — Я не такая…

Вечеринку назначили на субботу. В этот день я собирался навестить родителей в Уэрпуне, в двадцати милях от Мельбурна, и, признаться, радовался, что меня не будет дома.

Однако миссис Скрабс решительно запротестовала против вечеринки у Фэс:

— Если вы разрешите этой ужасной девке устроить попойку с матросами, я тотчас же съеду с квартиры, — заявила она. — Матросы вообще ведут себя отвратительно, будут всю ночь горланить песни, пьянствовать и дебоширить. Ни одна порядочная женщина не потерпит такого безобразия. А у меня язва желудка, доктор велел мне беречься. Я сказала Перси: «Мистер Маршалл не ведает, что творит, он поощряет порок», — сказала я. А мисс Оксфорд, с которой я говорила об этом, посоветовала: «Крепко заприте дверь на замок в этот вечер, миссис Скрабс, мне будет неприятно, если вас изнасилуют». Да, она употребила именно это выражение, произнесла именно это слово. Я порядочная женщина, вы сами знаете, мистер Маршалл, и не выношу никакого проявления вульгарности, но я уверена, что мисс Оксфорд руководили добрые чувства, когда она сказала это. Она ведь знает, что такое матросы и как они бесчинствуют. А Перси услышал слова мисс Оксфорд и говорит: «Пока я жив, эти сволочи до тебя не дотронутся». А мой Перси никогда не ругается, не такой он человек, лучшего мужа не было ни у одной женщины на свете, можете мне поверить. А потом, я ведь и о нем подумать должна, — если вокруг будут пьяные девки и все такое? Ни за что ведь поручиться нельзя. Я решительно вам заявляю, если эта особа устроит свою вечеринку, мы съедем с квартиры! Ведь вот бедная мисс Тревис уже переезжает.