Мне хочется попробовать представить себе тот интеллектуальный мир, в котором Кетле мог являться очевидной ссылкой. В процессе внимательной работы со сносками выясняется, что они перекликаются между собой и с основным текстом. Вокруг Кетле возникают на полях «Философии хозяйства» (пользуясь выражением Деррида) целые миры сцеплений научных идей, идеологических контекстов и духовных эволюций их создателей. Внедрение Кетле в кругозор Булгакова можно было бы разделить на три этапа.

Прежде всего Кетле вписывается в ряд ссылок на различных представителей европейской традиции статистической мысли, также выступающих в той или иной роли в булгаковском тексте. Простой перечень имен уже создает определенную картину того разреза статистической науки, который входил в научный лексикон Булгакова. В начале списка (хронологически) стоит лютеранский пастор И. П. Зюссмильх (Johann Peter Süßmilch; 1707–1767), чьи попытки применить математику в области статистики, очевидно, неведомые Кетле, предвосхищали работы последнего. Зюссмильх в особенности уделял внимание законам прироста населения, в котором он видел следы Божественного провидения. Здесь интересно раннее развитие статистики в согласии с общими позициями христианства и даже на почве христианского мировоззрения[1018]. Зюссмильх, между прочим, имел широкий круг интересов, который включал лингвистику: в грамматических структурах он также наблюдал действие Божества. К этому же кругу принадлежат В. Лексис (Wilhelm Lexis; 1837–1914), выдающийся немецкий экономист, среди прочего, исследовавший теорию демографической статистики (1871) и почитавшийся как один из немногих в мире специалистов по математической статистике; Ж. Бертран (Joseph Bertrand; 1822–1900), французский математик, который, помимо работ по математической физике, написал книгу «Calcul des probabilités» («Вычисление вероятностей», 1889). В какой-то степени сюда можно причислить и более известного французского философа A. Kуpно (Antoine Cournot, 1801–1877), который у Булгакова выступает в качестве первого ученого, успешно применившего математические модели к области политической экономии, с тем чтобы ограничить свои исследования квантифицируемыми объектами, такими как цены или прибыль. В ассоциации с Кетле возникает целый мир европейской статистической науки, в котором Булгаков, конечно, ориентировался с полной естественностью.

Однако истинное значение «кетлетизма» раскрывается только при разборе собственно русского восприятия Кетле. Множество ссылок на Кетле уводит нас в пространство, редко ассоциирующееся с Булгаковым как религиозным философом, и позволяет реконструировать интересную и пока еще очень малоисследованную нить из истории мысли. Я имею в виду область земской статистики, игравшей ключевую роль в политической жизни 1890-х и 1900-х годов и хорошо известной Булгакову не только вследствие его научных занятий, но и на почве активной политической деятельности в качестве автора аграрной программы кадетской партии, члена Вольного экономического общества (в которое он вступил в январе 1905 года), представителя небольшой фракции христианских социалистов во Второй думе. Выясняется, что Булгаков ведет диалог не столько с самим Кетле, сколько с восприятием его именно в земской среде. Усвоение Булгаковым «земского прочтения» Кетле можно считать вторым этапом в развитии его «кетлетизма».