Под обращением среди других значится фамилия Ерофеева, но вряд ли это можно рассматривать как свидетельство сколько-нибудь значимой принадлежности писателя к одному из эпизодов истории правозащитного движения. Его подпись была лишь одной из 325, поставленных под обращением в феврале 1977 года. Мы не знаем обстоятельств, при которых оно было подписано Ерофеевым. В его опубликованных дневниках дело Гинзбурга не упоминается[1157], о самом Гинзбурге говорится, например, в таком контексте, свидетельствующем о малой заинтересованности Ерофеева в правозащитном движении: «Никого не различаю: Галансков, Гинзбург, Тарсис, Амальрик etc.» (сентябрь 1973 года), – а взгляд на его перспективу представляется скорее равнодушным: «Обилие диссидентских групп и направлений – от правых медведовцев – до левых ВАХСОН-овцев. На три метра против ветра. 33 струи, не считая мелких» (записная книжка лета 1978 года)[1158]. С другой стороны, с лета 1975 года в окружении Ерофеева много диссидентов, их имена мелькают на страницах дневниковых записей. По сведениям В. Э. Берлина, с Гинзбургом Ерофеев был знаком еще по Московскому университету[1159]. По мнению И. Г. Симановского, посредником, предложившим подписать обращение, скорее всего, был близкий друг Ерофеева Виктор Тимачев, лично знавший Гинзбурга и бывший у него на проводах[1160]. Другие известные подписи Ерофеева под подобными обращениями относятся к более позднему времени: например, в марте 1988 года по просьбе Н. А. Шмельковой Ерофеев поддержал подписью поэта Теодора (Анатолия) Гланца, которому грозили неприятности за письмо главному врачу 13‐го психоневрологического диспансера[1161]. Что касается дела Гинзбурга – Орлова, то Л. М. Алексеева отмечает высокий уровень осознанности среди подписантов именно в этот период:

…за редким исключением, почти все новички набора 1977–1978 годов сознавали, на что идут. Москвичи, присоединившиеся к правозащитникам в 1977–1978 годах, сами стали правозащитниками – их подписи под правозащитными документами с тех пор появлялись неоднократно[1162].

…за редким исключением, почти все новички набора 1977–1978 годов сознавали, на что идут. Москвичи, присоединившиеся к правозащитникам в 1977–1978 годах, сами стали правозащитниками – их подписи под правозащитными документами с тех пор появлялись неоднократно[1162].

Мы полагаем, что едва ли в случае Ерофеева это было так: его связи с диссидентским кругом можно описать прежде всего через личные контакты (В. Н. Делоне, П. И. и И. П. Якиры и др.), отчасти влиявшие на творческие замыслы (пьеса, известная как «Фанни Каплан, или Диссиденты»). Об активной правозащитной деятельности Ерофеева ничто не говорит, и, скорее всего, он был одним из «редких исключений».