Дело в том, что Михайлов был министром, а я еще ни разу в жизни не видел ни одного живого министра. Тем более ни один министр ни разу меня НЕ ПРИГЛАШАЛ!

— Ты что! — возмутился я. — Пойду немедленно звонить.

— По-моему, не стоит… — сказала умная Зоя. — Уехали мы, и всё…

— А вдруг что-то очень важное, — упирался я. — Ты что?..

Я позвонил по оставленному секретаршей номеру, и мне было сказано, что министр срочно приглашает (именно приглашает) меня к себе.

— Еду! — сказал я окрыленно. Я понимал, что вот наконец-то начинается настоящая жизнь.

Чемоданы, собранные для поездки в писательский Дом творчества — не в какой-нибудь там захудалый профсоюзный дом отдыха, — стояли у двери. Машина, слава богу, завелась, и я поехал на улицу Куйбышева, где размещалось Министерство культуры СССР.

Николай Александрович Михайлов ранее был комсомольским вожаком всей советской молодежи. А потом, очевидно в связи с тем, что он с годами подрос, его бросили на культуру. Далее его сменила на этом посту сама Фурцева. Сперва министр поздравил меня с успехом моей первой комедии и сказал, что у него для меня есть два замечательных творческих предложения — сюжеты для следующей постановки. Я был растроган вниманием и заботой столь высокого лица.

— Я депутат от Омской области, — сказал Михайлов. — Мне звонил секретарь обкома. Они хотят сделать музыкальную картину об Омском хоре. Вот здесь у меня сценарий Тряпичкина (клянусь чем угодно, фамилия подлинная). Вещь, по-моему, правильная. Почитайте и позвоните мне. Я обещал моим омским избирателям, что мы выполним их наказ и подарим им веселую картину.

И он протянул мне рукопись. Я ватными руками взял и промычал что-то невнятное, мол, уезжаю отдыхать, прочту обязательно, спасибо большое за внимание… но я не знаю…

— А теперь второй сюжет. Великолепный! — Михайлов говорил очень тихо, его было еле слышно, я напрягал изо всех сил свои молодые, тогда здоровые уши, чтобы уловить, о чем речь. Потом я заметил, что шепотом разговаривал с подчиненными не только он. Познакомившись некоторое время спустя и с другими начальниками, я отметил, что все они вещали на грани слышимости. Оказывается, это шло от сознания собственной значительности. Мол, нечего глотки драть, пусть тужатся и ловят указания. На то они и нижестоящие.

Второй сюжет заключался в следующем. Хрущев в то время как-то обмолвился, что образование должно быть с производственным уклоном, чтобы из школы выходили не белоручки, а молодежь, подкованная знанием каких-либо ремесел. А раз вождь сказал, значит, велела партия, значит, надо выполнять. И министр рассказал сюжет. Не знаю, сам ли он его сочинил или его кто-то надоумил, но рассказывал Михайлов хоть и тихо, но с вдохновением: