«Кто этот человек?» — спросил он, ткнув пальцем в имя корреспондента. Я ответил, что это мое интервью. «Вы знаете академика Сахарова лично?» Его настроение мгновенно переменилось, когда он получил утвердительный ответ. «Что это за книга?» Я ответил, что это моя книга о насильственной репатриации советских граждан в 1945 году. Эта проблема была слишком далекой для такого молодого человека. Ему не хотелось оказаться в центре скандала, который, как он почувствовал, я готов с удовольствием раздуть. Он вернул мои книги и проводил меня до автобуса, который терпеливо ждал, несмотря на то, что пассажиры уже начали нервничать. Позже сотрудники британского посольства не на шутку перепугались, когда я продемонстрировал им список Любарского и сообщил, что провез его через советскую таможню.

За ужином на кухне Сахаровых 13 марта 1988 года я выяснил, что Андрей и Елена (чей отец был армянином) занялись новым делом — конфликтом в Нагорном Карабахе, автономной области на территории Азербайджана, в которой большую часть населения составляли армяне. За несколько дней до этого (20 февраля) местный орган самоуправления принял постановление о выходе этой автономной области из состава Азербайджана. В Нагорном Карабахе начались волнения, двое азербайджанцев погибли. Последовало немедленное возмездие, жертвами которого стали армяне, живущие в Азербайджане в городе Сумгаите. 27 февраля поднялась волна убийств, и в течение трех дней, согласно советским официальным источникам, погибло двадцать два армянина.

Андрей назвал политику Кремля в этом регионе несправедливой, односторонней и провокационной. Впервые со времени своего освобождения он всерьез заколебался, стоит ли ему поддерживать горбачевскую перестройку. Елена пожаловалась мне, что руководство страны не считается с ее мужем. Их обоих не устраивал медленный ход реформ и огорчала малая свобода выбора: либо быть категорически против реформаторов и Горбачева, либо безоговорочно им подчиняться.

Мы беседовали о новой форме диссидентского движения. Андрей не сомневался, что всех узников совести выпустят на свободу. Но что будет потом? Маленькие группы, например, возглавляемые Сергеем Григорянцем и Львом Тимофеевым, уже перешли в открытую оппозицию, издавали журналы, не прошедшие цензуру. Они расширяли границы дозволенной свободы в рамках гласности, а КГБ находился в растерянности, поскольку приказы поступали самые противоречивые. Этих новоиспеченных врагов арестовывали на короткое время, конфисковывали у них оборудование — ксерокс и канцелярские принадлежности, — которое вскоре снова поступало к ним из «американских источников». И все-таки ситуация сильно отличалась от той, какая была в 1977 году, когда людей сажали в тюрьму на семь лет за малейшую критику советской политики.