Пересмотр политических дел, на котором так настаивал Сахаров, касался, в соответствии с его подсчетами, которыми он поделился со мной, около 3 000 узников, включая сидевших за антисоветскую агитацию, уклонение от армейской службы, измену родине, «религиозные преступления» или по сфабрикованным делам. Около 600 человек были известны «Международной амнистии» поименно. Число 3 000 было рассчитано исходя из того, что в каждом лагере, в каждой тюрьме находились один-два политических заключенных.
Казалось, Горбачев не хотел прислушиваться к просьбам Сахарова. В результате свой первый год на свободе Сахаров провел в подвешенном состоянии, не являясь врагом или другом. Он мог заниматься своей научной работой. Но ему все еще не особо доверяли, потому что не выпускали за границу, и предположение о том, что он может рассказать западному правительству государственные секреты, очень огорчало его. Государственная машина все еще игнорировала его, причем не только органы внутренних дел, но даже те организации, которые занимались правами человека.
В то же время он рисковал потерять своих сторонников на Западе и в среде диссидентов. «Я не уверен, что он все еще в нашей команде», — говорил мне Буковский. Проблема была в том, что реформы продвигались очень медленно, поэтому многие на Западе не были убеждены, что серьезные перемены возможны. Они сомневались, стоило ли Сахарову идти на компромисс с Горбачевым ради усиления советской экономики. Политическое влияние Андрея было ограничено как слабым состоянием его здоровья, так и неопределенным статусом: он не был сторонником режима и не противостоял ему.
В конце концов 15 января 1988 года Сахаров и Горбачев обменялись рукопожатием во время обеда, устроенного Международным фондом за выживание человечества. Запад недолюбливал этот фонд, потому что его основал Арманд Хаммер, американский бизнесмен, известный своими многочисленными сделками с СССР еще при Ленине, а также потому, что в нем участвовали просоветски настроенные деятели различных стран, включая друга Кима Филби — писателя Грэма Грина. Андрей передал Горбачеву список из 200 человек, которых все еще держали в тюрьмах. И все же многим было странно видеть его — «бывшего диссидента», как теперь его называла пресса[150], на одной платформе с западным левым крылом, которое всегда поддерживало политику Кремля, противопоставляя ее политике президента США.
И вновь в Москву
Вернувшись в Москву 9 марта 1988 года, я понял, как далеко еще до обретения свободы. В аэропорту офицеры таможни обыскали мой багаж и очень обрадовались, обнаружив несколько экземпляров журнала «Континент» со списком политических заключенных, составленным Кронидом Любарским, и другие антисоветские материалы. Другие пассажиры отшатнулись от меня, как только прибыл агент КГБ, одетый во фланелевые брюки и спортивную куртку, с клетчатым галстуком, и принялся изучать журнал. Особенно его заинтересовало опубликованное там мое интервью с Сахаровым, взятое у Андрея больше года назад.