Поэтому, вполне возможно, что ядро рязанских казаков могли составлять потомки воинов хазарских гарнизонов, охранявших Великий Волжский путь.
Отметим, что существуют исследователи отрицающие тюркское происхождение термина «казак». Так, М. И. Крайсветный, изучив основные диалекты тюрских языков, пришёл к выводу: «Ни в одном из этих тюркских языков нет ни одного слова с корневой основой
Однако выше показано, что этноним касоги был распространен на адыгов, подчинившими их хазарами, которые назывались — коса, касоги и этот этноним затем носило смешанное тюрко-адыгское население{11}.
Л. В. Воротынцев полагает, что русское казачество сформировалось в результате контактов тюркоязычных кочевников и южнорусского населения. Связано это с тем, что в конце XIV — второй половине XV вв. в лесостепной полосе русско-ордынского пограничья «происходит сложение ряда феодальных образований „служилых татар“ (улус Мансура-Кията, Яголдаева тьма, владения Бердедата Кудаитовича и братьев Касыма и Якуба Мехметовичей), находившихся в вассальных отношениях с властями Великого княжества Литовского и Московского княжества, а также независимых военных сообществ (т. н. „казаков“), не входивших в политические системы вышеуказанных государств»{13}. Эти образования были полиэтничными и «Соответственно, культура „татарских княжений“ и казачьих сообществ также носила синкретичный характер, с постепенным преобладанием русской православной культурно-бытовой матрицы, в ее народном варианте»{13}.
Первым подобным образованием, «по-видимому, стало владение князей Глинских, возводивших свое родословие к сыну беклярбека Мамая, Мансуру-Кияту и ставших впоследствии родственниками московских царей[54]. Согласно сведениям, содержащимся в пространной редакции родословной Глинских: „… после Донскаго побоища Мамаев сын Мансур-Кият князь зарубил три городы — Глинеск[55], Полдову (Полтаву), Глеченицу (Глиницу). Дети же Мансур-киятовы, меньшой сын Скидерь поимав стадо коней и верблюдов и покочевал в Перекоп, а большой сын Алекса остался на тех градех преждереченных“. Мансур и его сыновья, по-видимому, ушли в Литву не сразу после разгрома Мамая в Куликовском сражении, а несколько позже, после гибели Мамая в генуэзской Кафе»{13}.