– Из чего они это заключили?

– Он жил не только ни в чем не нуждаясь, но и ни в чем себе не отказывая. Он, который еще мог работать, нигде, однако, не служил, любил выпить, причем не стеснялся на трату дорогих вин, специальных водок, закусок, имел ценные вещи. Всего этого, по меркам нашего логовища, было вполне достаточно, чтобы прослыть богачом. Я познакомился с покойным месяца два тому назад, а Померанцев – ранее. Фохт был всегда любезен, приветлив, любил шутить, балагурить, нередко угощал нас. Несколько раз я отплачивал ему тем же. Вчера, около четырех часов дня, у меня были мои братья: Федор и Алексей, приехавшие из Царского Села. В пять часов они уехали обратно, так как Алексей должен был явиться для исполнения рекрутской повинности. Уезжая, Алексей дал мне на угощение рубль двадцать копеек, на которые я купил три сороковки водки, три бутылки пива, колбасы, чухонского масла и хлеб. Все это мы принялись уничтожать вдвоем с Померанцевым.

– Вы, конечно, сильно охмелели?

– Нет, пустяки… Такая порция для нас была скромной… Фохт пришел к себе около восьми часов вечера. «Идите, Померанцев, пить ко мне вашу супружницу-тетку – померанцевую водку», – пригласил Померанцева Фохт и расхохотался, довольный своим каламбуром. Бражничали они долго.

Около одиннадцати часов вечера пришел от Фохта Померанцев и принес мне рюмку «померанцевки». «Лопай, дружище, – сказал он, – наш старик шлет тебе сие в дар». Я выпил ее. Должно быть, чаша переполнилась, потому что я почувствовал опьянение. «Дай мне твой ремень, которым ты подтягиваешь брюки», – обратился ко мне Померанцев. Я спросил его, зачем тот ему понадобился. «Нужно», – буркнул он. Я дал. Он ушел в комнату Фохта, заперев предварительно на ключ квартиру изнутри.

Прошло некоторое время. Вдруг совершенно ясно из комнаты Фохта послышался какой-то странный шум, подавленные возгласы. Шум происходил как бы от борьбы. Я затаил дыхание… Прошло еще несколько томительных минут, и вдруг в комнате Фохта что-то грузно упало на пол. Звук падения был глухой, такой, какой бывает при падении тела. Какой-то острый страх, леденящий ужас охватили меня. Я не знал, что там происходит, но что-то мне настойчиво говорило, что в комнате Фохта разыгралось нечто зловещее, мрачное. Во мне вдруг сразу проснулось осознание необходимой самообороны, самозащиты, животный инстинкт охранить собственную жизнь. Из комнаты Фохта теперь несся храп, вернее, хрип.

Я схватил столовый нож и с сильно бьющимся сердцем бросился в кухню. «Так безопаснее», – молнией пронеслось у меня в голове. Выскочив в коридор, я столкнулся с Померанцевым, выходящим из комнаты Фохта. Померанцев был сильно взволнован. Руки его заметно дрожали, глаза беспокойно бегали, грудь порывисто подымалась. «Что с тобой?» – спросил я его. «Он заснул», – ответил Померанцев.