В этом доме бесчисленное множество квартир. В некоторых, наиболее грязных, выходящих во двор, так называемых «полуподвальных», ютилась и ютится столичная беднота в лице мастеровых, мелких торговцев, среди которых – благодаря близости к Александровскому рынку – много евреев…

В этом доме бесчисленное множество квартир. В некоторых, наиболее грязных, выходящих во двор, так называемых «полуподвальных», ютилась и ютится столичная беднота в лице мастеровых, мелких торговцев, среди которых – благодаря близости к Александровскому рынку – много евреев…

Да, немало людей, занимающих ныне отличное служебное и общественное положение, проводили зарю туманной юности в знаменитой «Яковлевке». Сравнительная дешевизна этих, с позволения сказать, «квартир», центральная часть города, удобство сообщения (конки и омнибусы) – все это гнало туда нашу бедную, заморенную нуждой и часто голодом учащуюся молодежь.

Но были в этом доме квартиры и более барские, «аристократические». Теперь они заняты ресторанами, а в то время сдавались «настоящим» господам.

В одной из этих квартир жила вдова статского советника Александра Васильевна Миклухо-Маклай, фамилия которой стала известной всей грамотной, интеллигентной России благодаря известному путешественнику Миклухо-Маклаю.

Дело о зверском убийстве, которое я теперь заношу в мои записки, произошло в апреле 1888 года. Оно взбудоражило весь Петербург, прибавив лишнюю известность и без того популярной «Яковлевке».

Ровно в 9.30 часов утра знакомый госпожи Миклухо-Маклай, отставной полковник В., позвонил в парадную дверь ее квартиры.

Прошло несколько секунд. Дверь не отворялась. Полковник позвонил еще раз. Тот же эффект. «Что бы это могло значить? – пронеслось у него в голове. – Неужто спят? Странно… Александра Васильевна встает рано, да к тому же она сама просила меня приехать к девяти часам утра, чтобы заняться проверкой счетов, присланных управляющим ее имения. И где же горничная, Надежда? Неужто тоже спит?» И он стал теперь звонить энергичнее, почти беспрерывно.

За дверями царила невозмутимая тишина, которую резко прорезывал звук металлического колокольчика.

Недоумевающий полковник собирался было уже уходить, чтобы от дворников узнать, не уехала ли куда рано утром Миклухо-Маклай со своей прислугой, да вдруг подумал и нажал дверную ручку. К его удивлению, дверь отворилась.

Он вошел в прихожую и громко закричал:

– Надежда! Эй, Надя! Где вы?

Тишина. Безмолвие.

«Что за черт!» – вслух вырвалось у полковника. Из передней он собирался было уже пройти в комнаты, как вдруг остановился, словно пораженный столбняком.