Перед домом он поставил какой-то старый броневик типа танка (где-то нашел), в качестве защиты от горсовета, который Костю сразу невзлюбил. Помню, они долго воевали.

Потом я приезжал пару раз туда, помнится, привозил по привычке всякие деликатесы. Мы с ним обменивались электронными посланиями. Он присылал фото. Последние были жуткие. Вы их видели? Помните Костю – этакого вальяжного, с пузом наружу? На последних фотографиях от Кости осталась пустышка – тощий скелет. Смотреть на это страшно! Мы с Эммой как могли его обхаживали…

– Давайте вернемся к Антологии. Когда Вы общались с Кленденнингом, в чем заключалась Ваша роль?

– Кленденнинг не хотел издавать последние тома, а был какой-то договор. Это был вопрос денег. Я точно не помню, я раздобыл денег или мы как-то договорились… Последние два тома пришлось издавать в таком напряженном состоянии между мной, издателем и Костей. Я был как секретарь при Косте, писал по-английски хорошо и разговаривал с этим Кленденнингом. Он в конце концов прислал нам пять-шесть сетов этих книг, которые я закупил со скидкой, вложив свои деньги, а остальные продавал сам издатель.

– А авторские экземпляры ККК совсем не получал?

– Не знаю точно, кажется, несколько сетов.

– Вы называете себя секретарем ККК. Насколько мне известно, Вы были больше чем секретарь… Мне казалось, Вы довольно близко дружили.

– Да, чисто человеческие отношения у нас были очень хорошие. Мы любили друг друга. Он всегда называл меня Мишенькой, а я его Костенькой…

У меня и с Эммой были хорошие отношения. Но когда Костя умер, эта связь прервалась. Это была очень необычная по американским меркам семья, с которой я сблизился. Без Мыши Костя не продержался бы и дня, даже на Брайтоне! Она была его опорой. Неверно думать, что он пренебрежительно к ней относился, называя Мышью. В этом не было ничего уничижительного! Он ценил ее и во многом советовался с ней. Говорил, что благодаря ему у нее интересная жизнь, а благодаря ей он сам живет.

Костя, конечно, любил выпивать. Эмма всё время прятала от него бутылки. Когда напивался, был совершенно непрезентабельный человек. Но не как Фромер: Фромер становился страшен, а Кузьминский, наоборот, был еще милее.

Мы всегда были рады друг другу. Конечно же, были и у нас свои подводные камни, но мы преодолели наши разногласия. Сейчас это всё кажется мелочами… Как правило, это всё либо касалось каких-то людишек, либо денежных трений – не у меня с Костей, а с третьими лицами.